«Я дам тебе доллар, если ты его побьёшь», — предложила она.
«Не получится. Он больше меня. И я не умею драться».
«И он тоже не умеет, — заметила бабушка. — Вперёд. Я хочу посмотреть из окна, как ты это сделаешь. И я дам тебе доллар».
Мой опыт рукопашной ограничивался исключительно оборонительными приёмами. Я никогда не начинал драку по собственной инициативе, и тем более не стремился победить. В драке самым важным для меня было сделать так, чтобы получить минимум тумаков. Бабушка хотела, чтобы я изменил свою тактику, но я не очень понимал, как именно. Тем не менее перспектива получить доллар была очень заманчивой. Я вышел на улицу и двинулся в сторону Бадди. Когда я подошёл к нему на расстояние приблизительно полутора метров, то бросился и сбил его с ног. Потом мы некоторое время перекатывались в снегу. Неожиданно мне удалось обеими руками схватить его за горло. Я душил его, перевернул и сел на него верхом. Я продолжал его изо всех сил душить, потому что мне казалось, что если перестану, то он меня сбросит. Потом я ударил его головой о землю и отпустил. Бадди не шевелился. Я встал и вернулся в дом, чувствуя сожаление и стыд. Не глядя на бабушку, произнёс: «Мне кажется, что ему плохо».
«Не глупи. Он в порядке», — она отодвинула занавеску, и я увидел, что Бадди бредёт по снегу. С тех пор мы друг друга больше никогда не замечали.
Приблизительно тогда же я снова стал брать уроки музыки. После долгой и тяжёлой борьбы с папой мать сдалась, и папина-мама прислала нам из Эльмиры старое пианино компании Chickering & Sons. «От одного вида пианино мне становится тошно», — призналась мать. Папа говорил, что взнос в клуб Coldstream Country, в который он недавно вступил, «съел» деньги, на которые можно было бы купить новое пианино, но на самом деле всё правильно, потому что я могу репетировать на старом пианино, а ему членство в клубе необходимо, чтобы поправить здоровье. И действительно, папа был прав: пианино звучало отлично, а членство в клубе помогало ему избежать второго нервного срыва. Он и правда, находился в сложной ситуации: ему надо было продолжать работать зубным врачом в то время, когда он видел только одним глазом. И это не всё: он должен был делать вид, что у него со зрением всё в порядке, потому что, если кто-то заподозрит, что это не так, он мог бы потерять лицензию и клиентов. Папа ужасно боялся того, что ослепнет и на здоровый глаз. Он волновался и по поводу того, что у него могут отнять водительские права. «Я даже боюсь думать, что станется, если твой отец совсем ослепнет, — говорила мать. — Поэтому мы должны с пониманием относиться к переменам его настроения. Он находится в стрессовой ситуации».
Лучшим другом отца был Вальтер Бенджамин, с которым он в детстве познакомился в Эльмире. Бен расстался с женой и жил с очень миловидной женщиной по имени Молли, муж которой не давал ей развода, но был готов платить за её квартиру и хорошо одевать только за то, что она будет с ним раз в месяц ужинать. Такая ситуация показалась мне крайне занятной, в особенности тот факт, что мать оправдывала поведение Молли, обсуждая её со своими подругами и даже бабушкой. Бабушка никак не понимала, почему отец пару раз в неделю заезжал к «этой женщине» и звонил, извещая, что опоздает к ужину. «Я бы такого и дня не вытерпела», — говорила бабушка матери, пока мы сидели и ждали прихода отца, чтобы начать ужинать. «Всё совсем не так, как ты думаешь! — возражала мать, — Я совсем не против. Ему же надо как-то расслабляться». Бабушка только фыркала. Потом она говорила: «Ты почувствовала, как от него разит? Просто несёт от него её духами!» Молли страстно нравился запах амбры, и она обрызгивала мебель и даже гостей духами Ambre Antique, поэтому побывать в её квартире и не пропахнуть духами было просто нереально.
У Бена был дом на берегу в местечке Напакью. Ближайшее жильё находилось в нескольких километрах. Иногда мы неделю проводили в его доме, брали его лодку и ловили крабов вокруг Блок-Айленда. Иногда взрослые вытаскивали ящик шампанского или виски, привязанные к буйкам, отмечавшим места с ловушками для крабов. Спиртное оставляли друзья, владевшие более крупными лодками. Для взрослых было много взрослого веселья, а мне же оставались прогулки по песчаным тропинкам вдоль зарослей дикой сливы и маленьких дубков. Возбуждения и радости от исследования новой и незнакомой местности хватало, чтобы чувствовать себя плотно занятым важным делом.
Приблизительно в то время я купил сборник китайской поэзии, переведённый британцем Артуром Уэйли[12]. До этого поэзия меня мало интересовала: в школе нас заставляли выучивать наизусть отрывки из Брайанта[13], Лонгфелло[14] и Уиттьера[15], которые я потом старался как можно быстрее забыть. Однако маленькие и компактные поэтические «жемчужины» Уэйли подвели меня к мысли о существовании целого ряда других целей, для достижения которых можно использовать стихи. Я начал воспринимать окружающий меня реальный мир с точки зрения его описания минимальным количеством слов. Делая домашнюю работу, я мог прерваться, чтобы отвлечься на раздающуюся со стороны пролива Лонг-Айленда сирену или тополя, шелестящие за моим окном. Когда я вёл дневники воображаемых персонажей и писал ежедневную газету, то считал, что был не более, чем просто регистрирующим события сознанием. Моё несуществование было sine qua поп [необходимым условием] достоверности выдуманного космоса. В случае с поэтическими определениями начинал работать точно такой же экстрасенсорный механизм. Я получал и сохранял информацию, в мире были другие люди, у которых были свои жизни. Приблизительно два года спустя я открыл более удачный способ несуществования в качестве самого себя, позволяющий при этом продолжать жить и функционировать, — представление о том, что переживаемую мной происходящую череду событий транслирует гигантская телекинетическая станция. Всё, что я видел и слышал, одновременно со мной переживали миллионы зачарованных зрителей. Гораздо позднее, читая дневники Жида, я прекрасно понял, что они имел в виду, когда прочитал у него следующие строки: «Мне всегда кажется, что когда я себя описываю, меня становится всё меньше. Охотно соглашаюсь не иметь чётко определённого бытия, если существа, которых я создаю и извлекаю из себя, им обладают». / Il me semble toujours m'appauvrir en me dessinant. J'accepte volontiers de n'avoir pas d'existence bien définie si les êtres que je crée et extrais de moi en ont une.
12
Артур Уэйли (1889–1966) — английский востоковед, китаист и переводчик. (
13
Уильям Каллен Брайант (1794–1878) — американский поэт, журналист и редактор газеты
14
Генри Лонгфелло (1807–1882) — американский поэт и переводчик, самым известным произведением которого является «Песнь о Гайавате» (1855).
15
Джон Гринлиф Уиттьер (1807–1892) — американский поэт, публицист и аболиционист. Родился в семье квакеров в штате Массачусетс, долгое время работал редактором издания New