В тот год у меня с матерью был и другой разговор, который я хорошо запомнил. У неё была кузина по имени Марджери, которая уезжала в Германию, учиться оперному пению. Ей настолько понравилась эта страна, что она пробыла там восемь лет, не возвращаясь в США. Вернувшись из Германии, она приехала в Провиденс, пришла к своему отцу, который был братом дедушки, и спросила: «Почему вы мне не говорили, что мы из еврейской семьи?» В семье начался переполох, и моя прабабушка, которую этот вопрос сильно задел, сказала на ломаном английском: «Она восемь лет в стране провела и это единственное, что может нам сказать!»
«Да, — призналась мать, — она сказала, что Беневич или что-то в этом роде считается еврейской фамилией»[18].
«А зачем она вообще подняла эту тему?» — спросил я. Лично я не знал Марджери, но то, что она восемь лет прожила в Берлине, казалось мне большим достижением.
Мать пожала плечами:
«Забавно. Марджери сказала: „Если бы вы мне раньше сказали, то я бы и заморачивалась“. Но бабушка Винневиссер была вне себя: „Уууу, поганка! Ещё чего не хватало!“ У меня эта сцена и сейчас стоит перед глазами».
«Но это же неправда, — сказал я, — или нет?..»
Она рассмеялась. «Если это и правда, я об этом никогда ничего не слышала. Твой прапрадед был смутьяном. Он приехал сюда в 1848-м. Он религию ни в грош не ставил. Все мужчины в семье Винневиссеров такие».
Пришло время выпускных экзаменов, я закончил Образцовую школу в конце января 1924 г. Незадолго до этого во Флашинге построили новую среднюю школу, и родители решили, что я буду в ней учиться. Добираться в школу и из неё надо было на старом трамвае и тратить на дорогу туда и обратно полтора часа в день. Хотя папа предупреждал меня не читать и не писать в раскачивающемся вагоне трамвая, большую часть домашней работы я делал, добираясь домой. Учиться в средней школе было сложнее, чем в начальной, я оставил за бортом большинство своих старых уловок, как убедить себя, что окружающий мир не существует, и принялся изучать алгебру и латынь.
В ту зиму здоровье матери, которое и так не назвать было крепким, стало хуже обычного. У неё работала служанка, но папа считал, что нам нужна экономка, чтобы освободить маму от всех дел по хозяйству. Экономкой стала Фанни Фуллер, с которой бабушка дружила со времён 1890-х гг. в Беллоуз-Фоллз. В том городке на соседней улице жила Гетти Грин — тогда самая богатая женщина в США[19]. Она прекрасно знала бабушку с дедушкой, и в детстве они рассказывали мне много забавных историй об её оригинальных привычках. Гетти вот уже много лет как умерла, но у неё была дочь, которая к тому времени стала Сильвией Астор Уилкс. Фанни переехала к нам из дома Сильвии в Гринвиче. В один прекрасный день, в воскресенье, пополудни, все они с Сильвией приехали на исполинском роллс-ройсе. На переднем сиденье машины сидели шофёр и лакей, на заднем — Сильвия и Фанни. Между ними лежал огромный чемодан Фанни, который они держали. Войдя в дом, миссис Уилкс объяснила матери, что, раз Фанни надо было взять с собой чемодан, логичней было привести его на автомобиле, чем воспользоваться услугами грузовой компании. А раз уж подъехало авто, то и Сильвия решила с ней съездить за компанию. Потом Сильвия спросила мать, ходит ли она в оперу. Та ответила, засмеявшись: «Бог ты мой, конечно, нет!» Тогда миссис Уилкс серьёзно произнесла: «А было бы тебе нелишне» и начала приглашать мать на дневные представления по четвергам в Метрополитен-опера. Папа был против этой затеи, утверждая, что такое занятие отнимет у матери слишком много сил. Спустя несколько месяцев, когда Фанни уезжала от нас, миссис Уилкс приехала за ней на машине, двое людей вынесли чемодан, положили его на заднее сиденье, и обе женщины, как и раньше, сели в авто так, чтобы чемодан лежал между ними. Так они и укатили.
Дядя Пол и дядя Фред купили катер и отплыли со всей семьёй во Флориду. Мы пробыли во Флориде совсем недолго, когда получили известие, что бабушка заболела воспалением лёгких. Однажды вечером, когда отец, мать, Фанни и я играли в маджонг, курьер Western Union принёс телеграмму с трагическими новостями. Мать открыла телеграмму, взглянула на текст и бросила её в центр игрового поля между костей, которые были у игроков[20].
«Она умерла?» — спросила Фанни.
Ответа не последовало. Я начал переворачивать костяшки «рубашкой» вверх, готовясь собирать игру в коробку.
«Тебе сейчас лучше заняться домашней работой», — произнёс папа, но я собрал все кости в коробку и только потом вышел из комнаты.
18
Выделение в фамилии Винневиссер компонента
19
Генриетта (Гетти) Грин (Робинсон 1834–1916) — американская предпринимательница, на момент смерти самая богатая женщина в мире (а не только в США — размер её состояния оценивают в 2–4 миллиарда нынешних долларов). Среди современников прославилась скупостью (её сыну, американскому бизнесмену и коллекционеру Неду Грину (1868–1936), в детстве ампутировали ногу из-за отказа матери обращаться в платную клинику) и носила прозвище «Ведьма с Уолл-Стрит». Дочь Гетти Грин, Сильвия (1871–1951), стала супругой миллионера и светского льва Мэтью Астора Уилкса (1844–1926), правнука американского миллионера родом из Германии Джона (Иоганна) Астора (1763–1848).
20
В маджонг играют четыре человека, каждый из которых выставляет свои фишки или костяшки в «стену», как в домино, так, чтобы номинал фишки был виден только ему. Игроки по очереди выкладывают фишки на игровом поле, ограниченном «стенами» фишек. (