Тётя Мэри была замужем, но её муж и дочь уже давно умерли, и она одна осталась в огромном доме, иногда даже без проживающей с ней служанки. Зимы она проводила во Флориде, обдумывая темы и предметы для летних сессий медитации. Когда мне было четырнадцать лет, она пригласила меня и мою двоюродную сестру Элизабет, которой было семнадцать, провести несколько недель в Золотом зале. Я был очень рад приглашению, потому что мне нравился дом и спокойная жизнь, которая в нём протекала, и потому, что был очень расположен к Элизабет. Она была взрослой и воспринимала меня как серьёзного и взрослого человека.
Я пробыл в Золотом зале самую малость, когда заметил, что тётя Мэри часто смотрит на меня, и на лице её смесь испуга и удивления. Сперва я подумал о том, что она каким-то образом прослышала об истории с ампулами из-под морфия, но потом решил, что это маловероятно, и начал считать, что её поведение объясняется эксцентричностью характера, которая может появиться с возрастом. Поэтому я совершенно не удивился тому что однажды после ужина тётя Мэри сказала: «Ты устал. Ложись спать, а мы с Элизабет поболтаем в библиотеке».
Я лёг в кровать, но через полчаса встал и приоткрыл дверь спальни, чтобы услышать хотя бы обрывки их разговора в библиотеке. В доме было тихо, лишь слышались приглушенные, доносившиеся из библиотеки голоса. Неожиданно тётя Мэри открыла дверь библиотеки, и я явственно услышал её голос, как бы подводящий итог сказанного ей ранее: «Так что единственное, что я могу сказать, это то, что, как мне кажется, у Пола наблюдаются все признаки мальчика, который идёт скользкой дорожкой, по наклонной».
Я быстро закрыл дверь спальни и снова лёг в кровать. Я очень рассердился на то, что они обсуждали меня, и то, как тётя Мэри без какого-либо повода так обо мне отозвалась. Я стал вспоминать события последних дней, пытаясь припомнить то, что сказал, и что могло вызвать такую неожиданную реакцию с её стороны. Я заснул, всё ещё размышляя над тем, что могло так необъяснимо настроить тётю Мэри против меня. На следующий день, как только мы остались с Элизабет наедине, я спросил: «Что она имеет в виду, говоря „идёт по наклонной“? Она, что, думает, что я банки граблю?»
«Ну, она считает, что у тебя плохие друзья, — осторожно начала Элизабет. — Понимаешь, которые на перекрёстках свистят женщинам вслед».
Я просто ушам своим не поверил.
«Да о чём это она!? — воскликнул я. — У меня вообще нет друзей!»
Она улыбнулась с мудрым и проницательным видом.
«Ты же знаешь нашу семью. Знаешь, как все друг друга обсуждают. Если кто-то хоть немного отличается и не ведёт себя так, как остальные считают правильным, то тут же начинается ажиотаж. Им кажется, что сейчас всё также, как тридцать или сорок лет назад. Тётя Мэри — хороший человек. Она понимает гораздо больше, чем любой другой член нашей семьи. Но она за тебя переживает».
Именно это меня и напрягало. У тёти Мэри не было ни повода для волнений, ни права так переживать по поводу моей судьбы. Значит, её негативное отношение ко мне не объяснялось чем-то конкретным, тем, что я сделал. Это отношение было похоже на травлю и было для меня неприемлемым. При этом я понимал, что подозрения тёти Мэри по поводу моего поведения были настолько глубокими, что я вряд ли смогу обсудить их с родителями. Папа не терпел мистику в любом виде, а мать, хотя и была более восприимчива и с большим пониманием относилась к этой проблематике, никаким видом оккультных наук никогда не занималась. Тётя Мэри не одобряла то, что моя мать пользовалась косметикой, пила коктейли и курила сигареты. Эти три занятия тётя Мэри считала совершенно излишними, дурными привычками, разрушающими не только тело, но и всё человеческое существо.
Через один участок от участка Хижина Подковы в Гленоре стоял дом под названием Ласата, принадлежавший трём сестрам Хогленд. Мисс Анна была тонкой и субтильной особой, мисс Джейн увлекалась керамикой, а мисс Сью была мрачной дамой и читала Освальда Шпенглера. Зимой они жили вместе в старом доме в Бруклине, в районе, который тогда был тихим и с большим количеством садов. Где-то с десяти лет мне разрешали проводить с ними выходные. Мне нравилось ходить в Бруклинский музей и слушать концерты в Бруклинской музыкальной академии. С ними я иногда выбирался и в кино, что для меня в то время имело большое значение, так как обычно родители очень редко водили меня в кинотеатры, и я мог смотреть только одобренные ими киноленты, вроде «Нанук с севера»[23] или фильмы актёра и режиссёра Гарольда Ллойда[24].
23
«Нанук с севера» (1922) — документальный фильм режиссёра Роберта Флаэрти (1884–1961) о жизни эскимосов.
24
Гарольд Ллойд (1893–1971) — американский режиссёр и комедийный актёр, более всего известный своими работами в эпоху немого кино.