Очевидно, что я очень далеко от дома. А судя по позе, в какой он скрючил меня на полу и связал, завязав глаза лентой — мой похититель как минимум — маргинал с отклонениями, который собирается надо мной издеваться, как максимум — серийный маньяк-убийца.
Стать жертвой психа — достойное завершение блестящей карьеры циркачки, Тея. Ничего не скажешь.
— Я не твой похититель. И мне ты очень многим обязана, Эмили.
Эмили? Тогда тем более бояться нечего. Псих принял меня за другую девушку. Остается сделать так, чтобы он понял, что я не та, кто нужна ему, прежде чем он убьет меня.
— Вы меня с кем-то перепутали, — рычу в ответ я, резко осознав, что псих принимает меня за какую-то свою одержимую влюбленность или вроде того. — Меня зовут Алатея. Или просто Тея.
— Поверь, есть множество причин, по которым я не мог тебя с кем-либо перепутать. И скоро ты узнаешь, почему.
— Плести интриги у вас получается лучше, чем быть джентльменом.
— Я эквивалент слова «джентльмен», или ты намекаешь на то, что тебе больно лежать на твердом полу?
— Именно. Именно это я и хочу сказать. И…отпустите меня. Развяжите немедленно. Если вам нужны деньги, выкуп…дайте мне позвонить. Я сделаю всего один звонок. Возможно, мы сможем договориться.
— По-прежнему думаешь, что ты в плену, Эмили? Ты правда ничего не помнишь?
— Едва ли это похоже на мой родной дом.
— Насчет родного — не уверен. Но ты определенно дома, — звук тяжелых шагов по паркету отдается набатом в моей груди. И вот я уже чувствую, что он совсем близко — возвышается надо мной, словно цунами, намеревающееся обрушиться и накрыть меня с головой.
— Хватит говорить загадками. Давайте, я оденусь, и мы поговорим. Если вы маньяк или что-то вроде того, то скажу сразу: меня очень невыгодно убивать и насиловать. Я популярна, у меня есть покровители. Вас рано или поздно найдут и посадят. Предупреждаю: мое тело не спрятать в чулане под лестницей.
— Я не собираюсь убивать тебя, Эмили, — моего позвоночника касается что-то мягкое, похожее на кисть. Все тело непроизвольно покрывается мурашками, и это, черт возьми даже приятно. — Да и насиловать не придется, — кисть едва касается моего тела, словно крылья порхающей бабочки. Я открываю в себе спектр новых ощущений, когда она стремительно доходит до ямочек на моей пояснице и ягодиц.
— Что вы делаете? — едва дышу, немного страшась того, что безумец изнасилует меня рукояткой кисти. — Хватит. Прекратите.
— Обрисовываю границы того, что принадлежит мне. Твое тело, Эмили. Но это так мало…учитывая твою проблему, мне нужно больше. Твое сознание. И как следствие, душа.
— Даже если вы чертов арабский шейх, я не принадлежу вам. Ясно? И вообще, только трус может говорить с девушкой, когда она голая и связанная.
— Закрой рот, — обхватывает мой подбородок, надавливая большим пальцем на губы. — Не смей говорить со мной в таком тоне.
— Иначе что? Вы только что сказали, что убивать не собираетесь, насиловать не придется. Все козыри сразу скинули. Поэтому буду говорить, как мне вздумается.
— Есть вещи хуже смерти, Эмили. Забвение. Неведение. Неизвестность. И неминуемость. Отчаяние…, когда не можешь что-либо изменить, вернуть время вспять и переписать момент жизни. И мы оба прекрасно об этом знаем.
— Тогда мне хотелось бы увидеть вас, а потом перейти к обсуждению вещей, что хуже смерти. Глаза в глаза.
— Хорошо. Ты сама попросила, — наконец, он срывает с меня ленту.
Открываю глаза, привыкая к новым ощущениям. Первое, что бросается в глаза — его ноги и начищенные до блеска туфли, словно он заглянул проведать свою зверушку по пути на светский прием.
Неизвестный развернулся ко мне спиной, и пока я могу оценить лишь его высокий рост, широкие плечи и мужественную фигуру с узкими бедрами. Но куда больше меня захватывает не мужчина, а фон, на котором он выделяется.
Меня будто под дых ударили. Кислород мгновенно заканчивается в легких. Отчаянный крик собирается комом в горле. Нервно оглядываюсь по сторонам, зрение не может зацепиться за какую-то одну из картин, являющихся моими зеркалами.
Моими отражениями. Нарисованными версиями меня в совершенно разных локациях, обстоятельствах, позах. Здесь, по меньше мере двадцать картин с девушкой, чертовски похожей на меня, и даже когда мой взгляд цепляется за ее изображение с дальнего ракурса, я понимаю, что это, черт возьми, я.
С ума сойти можно. Вот теперь я начинаю думать, что все-таки это не ошибка. А мужчина — одержимый мною фанатик, который терпеливо выжидал, когда я споткнусь, чтобы похитить меня.