— Что, маленький? — я села на постели и крепко обняла его.
— Тебе лучше? — Лешенька прижался ко мне, обвив мою шею тоненькими ручонками.
— Да, мой сладкий, — растроганно шептала я. — Все хорошо. Все еще будет очень хорошо, — так мне сказал Боря при прощании, и боялась не верить в это.
— Ты теперь останешься с нами, правда? — робко и в то же время требовательно, как любой любящий человек, вопрошал Леша.
— Солнышко мой, но я ведь не могу, — удивленно взглянула на него я. — Почему? — я сама хотела бы знать, почему не могу быть рядом с тем, кого люблю. Но вдруг что-то перевернулось во мне. Я решилась. Раз уж Бог послал мне такое испытание, раз уж он показал мне обратную сторону любви, то почему бы мне не уберечь от подобных разочарований тех, кто любит меня. Как я могу отказать маленькому мальчику в праве любить меня? Как я могу объяснить этому неизбалованному родительской лаской ребенку, что любовь может тяготить, причинять неудобство и даже боль? Ведь когда тебя любят, ты невольно чувствуешь себя обязанным, а любая обязанность терзает эгоистичное, свободолюбивое сердце человека. Порой и я содрогалась, глядя в круглые обожающие меня глаза Лешки. Мне станови лось не по себе от его детской нежности. Вот уж действительно, мы в ответе за тех, кого приручили. Сколько раз я зарекалась приходить к нему, зная наперед, как он будет скучать потом, как будет разрываться от тоски его маленькое сердечко, не желая отпускать меня в неведомый ему взрослый мир. И все же я приходила снова и снова, леденея при одной мысли, что могу лишить ребенка материнской нежности, женской привязанности.
— О чем вы тут сплетничаете? — весело ворвался к нам Миша.
— Миша, нам надо кое-что обсудить, — не терпящим возражений тоном заявила я.
— Ну конечно, детка, — подмигнул мне Миша.
— Пап! Значит, Катюшечка тоже твоя детка, как и я? — обрадовался Лешенька. — Вот что, — Миша даже поперхнулся. — Иди-ка в свою комнату.
— Ну пап! — круглые глазки заблестели от набежавших слез.
— Я кому сказал! — рявкнул Михаил, так что даже я вздрогнула. И Лешка послушно засеменил к двери, бросая на меня робкие взгляды.
— Ты чего это? — спросила я, когда он вышел.
— Что ты хочешь обсудить? — пропустил мимо ушей мое гневное восклицание Миша.
— Ты не мог бы оказать мне одну услугу? — начала я издалека.
— Я надеюсь, на это отвечать не требуется? — прищурился Миша.
Видишь ли, уже во вторник мне предстоит начать учебный год, и я боюсь, что просто не успею справиться с одним делом…
— Я сейчас хрюкну, — вдруг оборвал меня он. — Что за демагогия?
Я с трудом подавила раздражение и коротко ответила:
— Я хочу снять квартиру.
— Ух ты! У тебя много денег? В стране финансовый кризис, а Катя не считает купюры! — цедил он сквозь зубы, пристально всматриваясь в мои глаза. — Кое-что сохранилось, — я не обращала внимания на его сарказм.
— А по-моему, ты ждешь, что я предложу тебе переехать ко мне…
— Ты поможешь мне? — теперь уже я перебила его.
— Нет! Я предложу тебе остаться здесь.
И я осталась. Я поселилась в комнате Лешеньки, взвалила на себя трехсотметровую квартиру Коляковцева вместе с ним и его причудами. Только суета, бесконечная беготня позволяли мне спрятаться от собственных мыслей, своей безудержной тоски.
Часами занимаясь домашней работой, я то и дело натыкалась на фотографии Светы, бывшей Мишиной жены. Почему он хранит эти снимки? Что? И здесь какая-то непонятная история любви? Я не спрашивала его об этом. Все равно мои расспросы ни к чему бы не привели… Миша никогда не считал меня равной себе. Конечно он ценил меня, был ко мне привязан. Все это он называл любовью. Может быть, он и прав. Ведь я люблю свою авторучку, а он относится ко мне ничуть не хуже, чем я к родному старенькому «Паркеру»!
Я не могу писать ни чем другим. Я жутко нервничаю, если теряю его и не успокаиваюсь, пока не нахожу. А когда он рядом, я даже не замечаю его существования. Но насколько мне известно, к Свете он относился иначе! Там тоже было море цветов, отказы от карьеры, звездное небо и прочие атрибуты романтической любви. И вдруг все это расползлось по швам. Она изменила ему. Как будто нарочно. Как будто специально, почти со всеми его приятелями. Со всеми, кто не отказал. Полгода Миша что-то обдумывал, а потом развелся. Зачем она это сделала? Ведь не просто так? Или я вообще ничего не понимаю в этой жизни? Я помню, как она неожиданно приехала к нему в офис. Молодая, красивая, роскошная женщина с трагическими глазами и, рыдая, громко кричала, не обращая внимания на меня, секретаршу, еще каких-то людей:
— Миша! Ну ты хотя бы ударил меня! Хотя бы наорал! Так тебе же совершенно все равно!
А Михаил стоял перед ней бледный, но абсолютно спокойный, бесстрастный, как будто его и не было там, как будто не к нему она обращалась. Я познакомилась с ним за пару месяцев до развода, но на протяжении всего времени нашего общения Света не переставала названивать ему, молить о прощении, клясться в любви. И никак мне было не вникнуть в суть происходящего. Что руководит ее действиями? Любовь? Жажда денег? Почему она это сделала? Почему Миша так возмутительно спокоен? А главное — какова моя роль в этом надуманном представлении?
Так прошла неделя, незаметно подпустив ко мне сентябрь. И вот я уже должна была ехать в университет. Боже мой! Как мне не хотелось! Как я боялась возвращаться в свой прежний мир! Миша приучил меня жить с болью, Боря показал мне, что значит жить без боли, и пути назад для меня не было. Не хотя поднимаясь с постели в тот злосчастный вторник, я решила отправиться на юрфак попозже, чтобы не встретить никого из однокурсников. В конце концов все, что я смогу сегодня сделать — это узнать расписание. Ни о каких занятиях в первый день учебного года не могло быть и речи. Но в метро я неожиданно столкнулась с Ярославой.
— Катя! Котеночек! Я так соскучилась! — она повисла у меня на шее. Все лето Яся провела в деревне и уже давно названивала мне домой, еще не зная, что переехала к Коляковцеву. Мама не дала ей мой новый телефон. Наверное, ей было стыдно за меня. Могу себе представить, что она обо мне думала! Пошлая карьеристка, прокладывающая себе дорогу через постель! Разве она поверит, что Миша боится даже подойти ко мне слишком близко, опасаясь, что я сломя голову брошусь в ванную и запрусь там на всю ночь?
— Ну как Боря? Ты познакомишь меня с ним? — Яся вся горела нетерпением. Я написала ей о нем, когда еще не знала, чем все это закончится, и теперь Яся, обожающая любовные истории, жаждала романтических подробностей.
— Нет, Ясик. Уже нет. Давай сменим тему, — вымученно улыбнулась я, но я снова ошиблась — они все-таки познакомились. Мы долго бродили по городу, обсуждая университетские новости, будущие планы, как вдруг оказались на Малом проспекте. Фрейд писал, что бессознательные поступки выдают наши тайные желания. Может, и так, но видит Бог, я совсем не хотела, чтобы Боря вновь увидел меня. Это получилось случайно. Я была уверенна, что первого сентября он не работает, и позволила себе снова нырнуть в до боли знакомый полумрак «Трюма». Мы приютились в уголке и угощались горячим чаем, изредка перебрасываясь доброжелательными замечаниями с Ольгой.
И вдруг Саша и Боря оказались прямо перед нами. Я не могла оторвать взгляд от его утомленных рабочим днем глаз, с ужасом наблюдая, как он пытается совладать с испугом, овладевшим им так неожиданно. А Саша так не кстати, видимо, еще помня наши былые посиделки, весело разболтал, что они уже собираются домой. — Здорово! Боря! А ты не подвезешь нас с Ясенькой? — все-таки не удержалась я.
— Я сегодня без машины, — все более терялся Боря.
— Так, девушки, мы вас покинем, — бодро вмешался Саша, — но через двадцать минут я доставлю вам Бориса в целости и сохранности!
Он ошибся. Боря просто сбежал. Сбежал от меня. И когда Саша вновь подошел к нашему столику, ему пришлось спрятать глаза и выдавить из себя: — Боря просил принести свои извинения. Его срочно вызвали к командиру.