Это было последней каплей. Такого жалкого обмана я уже не могла вынести. Притихшая Яся молча гладила меня по руке, опасаясь вымолвить хоть слово участия. Я ненатурально поулыбалась и, наспех распрощавшись с ней, побрела к дому. Вдруг рядом со мной просигналил автомобиль. Я обернулась и увидела Мишин BMW. Перевалив через лужи, я нехотя загрузилась внутрь.
— Катюш! Пощебечи чего-нибудь, а то я так загружен сегодня! — с ходу заговорил он.
— Отстань, — грубо отмахнулась я. Да, вот она моя жизнь. Быть игрушкой этого холеного красавца, поднимать ему настроение.
— Что это с тобой? — удивился Миша. Я не ответила. А что я могла сказать? Что за лето успела привыкнуть к другому обращению, предупредительному и ласковому? Мы молча доехали до дома, и я сразу же заперлась в ванной, пытаясь избежать его пристального бездонного взгляда. Миша был явно озадачен моим поведением, и я услышала, как он, не особенно церемонясь, устроил шмон в моих вещах. Так, вот он нашел фотографии… Ага! А это стихи, и, кажется, письма… Михаил позвонил кому-то, и вот уже плачущий Лешенька был отправлен к бабушке. Наступил и мой черед.
— Катерина! Открой дверь! Я кому говорю! — настойчиво твердил он. В ответ я включила воду. И тут вдруг произошло что-то странное. Такого я от Коляковцева никогда не ожидала! Он рывком выломал дверь и, больно схватив меня за руку, потащил в комнату. Он буквально швырнул меня на кровать и придавил всей тяжестью своего тела.
— Убери руки, — задыхаясь, прошипела я.
— Что? — заорал он. — Да я хоть пальцем когда-нибудь тебя тронул? Что ты из себя корчишь? Тоже мне страдалица! Кому ты нужна? Цыпленок синюшний!
— Ты зато великолепен! Просто неотразим! — отпарировала я сквозь зубы. Как я его ненавидела в ту минуту! Мне хотелось расцарапать его красивую физиономию, придушить его. Все в нем выводило меня из себя. Он был идеален до тошноты, до безобразия.
— Ну ты, видимо, тоже ничего! — кипел Миша. — Надо же! Такая маленькая с виду, а оказывается, обыкновенная потаскуха! Шлюха!
— Шлюха? — взорвалась я. — А ты, значит, добродетель ходячая? Может, ты конечно и прав, только ты меня на свои миллионы не купишь!
— Да где уж мне! Что ты! А вот любой паршивый мент за пару цветочков очень хорошо проведет с тобой время! Ты, оказывается, форму уважаешь? Вот уж не подумал бы!
— Убирайся! Мерзавец! Негодяй! — я уже совсем ничего не соображала. — Да, мне пора, — Миша кинул мрачный взгляд на часы и как-то резко успокоился. — Никуда не уходи! Слышишь?
— Пошел к черту! — запустила я ему вслед подушкой. Он молча вышел. Только теперь я почувствовала, как мне это все надоело, как я устала. Наверное, у него есть право орать на меня. Наверное, и перед ним я виновата. В конце концов он ждет от меня большего, чем я могу ему дать. И не без оснований, иначе какого черта я поселилась в его квартире?! Какое ему дело до моих личных проблем? Ведь не могу же я сказать ему, что переехала, потому что боюсь ненароком наткнуться на Борю, а снять квартиру у меня не хватает практицизма. Боже мой! Неужели я и в правду потаскуха? Никогда не думала, что стану героиней случайного романа! Пошлость какая! Нет, мне никогда не разобраться в бардаке, в который превратилась моя жизнь. Боря любит Вику, Вика любит Борю, но почему-то от суммы слагаемых меняется тождество, а равенства вообще не получается.
Еще Света… Миша. Голова идет кругом! Я больше не хочу никого любить, я не хочу, чтобы кто-то любил меня. Я уже ничего не хочу. Мне просто лень, лень жить. Пусть они сами ковыряются в своих проблемах, которые сами же себе и создают. Как старательно Боря убеждал меня в своей принципиальности! Так что же он сам и плюет на нее? Если эта женщина дороже ему, чем собственная совесть, почему он не борется за нее? А если он не хочет растоптать свое «Я» ради секундного упоения любви, так зачем же он позволяет ей влезать в его жизнь? Да еще и меня впутал! Все! Баста! Отныне моя хата с краю. Меня больше ничто не касается, и мне на всех наплевать. И не надо обвинять меня в слабости, в безрассудстве! Я не напрашилась на этот праздник. Я никогда, несмотря на отсутствие четко сформулированной жизненной концепции и каких-либо принципиальных начал, не взваливала свои проблемы на чужие плечи. Никто не знал о моей боли. Я никогда не использовала другого человека для того, чтобы сбежать от себя или своего прошлого, хотя я не знаю, насколько я добродетельна. Вполне возможно, что я способна и на предательство и на подлость. Но никогда я не стану столь разумной, как Вика, которая принимает любовь как должное и не чувствует себя обязанной, никогда я не стану превращать человека в аквариум или еще что-нибудь столь же ценное, никогда я не стану заменять свою любовь чужой. Но я не смогу уже быть и собой. Я просто больше ни во что не верю, а человек без веры не человек. Каждый во что-то верит. Когда-то и у меня был Бог, даже вполне материализованный. В его глазах отражалось небо и можно было в них пересчитывать облака. Его губы скрывали солнечный свет, который он дарил мне своей улыбкой. Все в нем было божественно! И то, как он курил, и то, как он пил пиво… Но потом он сказал, что все это чары, и он вовсе не Бог. Так кто же? Кудесник? Чародей? Ведь когда рассеиваются чары, все кончается, уже ничего нет. Солгал ли он в первый раз или во второй, но ложь перечеркнула его святость. Если лжет даже Бог, то что делать мне? Лучше жить во сне, чем бежать от действительности в сон. Ну что ж! Вот, пожалуй, и все!.. Ты останешься на том конце дороги, я меж снов своих бродить пойду…» Миша вздрогнул и выронил тетрадь. «Какой бред! Какое безумие!» — дико стучало в голове. Он не заметил, как рядом присел Василий, вспотевший, изможденный.
— Жива, — выдохнул он. — Все обойдется.
— Это точно? — безжизненно спросил Михаил.
— Да что с тобой?
— Вася! Она опять что-нибудь с собой сделает! Ты только посмотри, что она пишет!
— А ты-то на что? — повысил голос доктор.
— Она ненавидит меня, — покачал головой Миша.
— Глупости! Ты ее спас! Женщины всегда влюбляются в своих спасителей!
— Она думает, что любовь — это цветы в постель, — растерянно бормотал Миша.
— Черт! Да пошли ты ее подальше! Уже даже я устал! — громко выдохнул Вася. — Сдалась она тебе! Что ты вообще с ней связался? Мало летка и есть малолетка! Так и будет влезать в какое-нибудь дерьмо, а ты ее вытаскивать!
— Я без нее никто, — печально признался Миша.
— Это ты-то?! По-моему, тебе тоже пора подлечиться! Да она в подметки тебе не годится! Ведь девчонка! Глупая, маленькая девчонка!
— Ты ее видел? — вскинул на него усталые глаза Миша. Вася замолчал. Больше нечего было сказать. Если человек безумен, то это надолго.
— Тогда принеси ей цветы в постель, — пожал он плечами.
— Она не поверит, — покачал головой Михаил. — Она же знает, что я никогда бы такого не сделал.
— Ну что? И ты теперь будешь ныть? — разозлился Вася. — В пору открывать клуб разбитых сердец и дружно пускать розовые сопли.
Давай-ка лучше подсуетись, чтобы все оформили как несчастный случай, а то ее в дурдом на месяц сошлют.
— Еще и права на машину не дадут, — усмехнулся Миша.
— Вот-вот! — подмигнул Василий, обрадовавшись, что приятель воспрял духом.
— К ней можно?
— Только без шума! Она еще под наркозом!
Но Миша и не думал слушать ответ. Он решительно шагнул к палате с табличкой «Посторонним вход воспрещен» и осторожно открыл дверь. Катя лежала на постели, спокойная, воздушная, совсем прозрачная, так что сквозь побледневшую кажу легко угадывались безкровные вены. Но она дышала, и это было для него главным. Сон почти сразу увлек его на край утомленного сознания. Он проспал бы сутки, не меньше, до того его измотала тревога за нее. Но его чуткий слух вдруг уловил сквозь размытый туман сновидений ее голос.