Позже, в сентябре, начало сбора винограда отмечается праздником «винобрани». В иных местах дело ограничивается митингом, выступлением плясунов, хора, и только в Стражнице это торжество справляют, как заведено исстари. На площади на перекладинах протягиваются срезанные лозы с гроздьями. Рвать еще нельзя: «гора» — так именуется в фольклоре виноградник — еще «закрыта». Шустрая молодежь подбирается к лозам, но пойманный с поличным платит «штраф» — он должен спеть что-нибудь или сплясать. Потом по знаку старейшины «гора» открывается. Виноград созрел. Звучит обрядовая песня. На площади пляшут, пьют вино прошлогоднего урожая, выставленное в ларьках.
Праздник, начинающийся сегодня, не связан с сельскохозяйственным календарем, но тоже уходит корнями в прошлое. По преданию, еще в средние века каждое лето между сенокосом и жатвой здесь устраивали гулянье. Но никогда не было в Стражнице такого веселого, пышного праздника, как теперь, при народной власти. На фестиваль собирается до сорока тысяч человек и более.
Шумит, пылает красками улица. Вся она в пестром убранстве. Дома, толстостенные, длинные, до слепящей яркости натерты мелом и оттого кажутся легкими, как декорации. Обновлен к празднику узор над входом, над окнами красные и синие цветы, четко выписанные на белом фоне. Но этого мало! Под окнами воткнуты деревца, увешанные лентами. Это так называемые «майки». «Майка» украшает любой праздник в Чехословакии, «майку» юноша ставит у крыльца девушки в знак любви. Здесь эти деревца, соединенные бечевкой с пучками лент, образуют две цветные шпалеры справа и слева от дороги. А шоссе запружено людьми. Как они одеты! Народный гений веками трудился, создавая убранство зданий, улиц, тонкую роспись на кружках и кувшинах, выставленных за окнами, но главные силы он отдал самому человеку.
Я чуть не зажмурился — так ударил в глаза водоворот пестрых шелков, ситцев и кумачей. Сначала в сплошном потоке, заливающем улицу, нельзя было различить отдельные фигуры, но вот из него вышла девушка, стройная, в черных сапожках и такого же цвета чулках, в короткой, колоколом покачивающейся накрахмаленной красной юбке. Из-под голубой безрукавки выбиваются рукава белой блузки, на голове маленькая красная шапочка.
— Откуда, девушка? — спрашиваю я, высовываясь из машины, катящейся все медленней.
— Угерске Градиште, — отвечает она и, отходя, вдруг звонко запевает песню. Ей вторят подруги в таких же удивительных костюмах — молодые работницы сахарного завода, доярки. За ними шеренгой идут парни; на них все белое, только на длинных передниках красные полосы и на голове широкие черные шляпы с перьями.
— Откуда, хлапцы?
— Из Грубой Врбки.
— Деревня, — объясняет Паличек. — Недалеко отсюда. Знаете, что? В радиусе этак полусотни километров в каждом городке, почти в каждом селении свой костюм! Где еще в Европе есть такое?
Шеренга за шеренгой волнами красок движется молодежь. Наша машина все замедляет ход и наконец останавливается на площади, где десятки машин и мотоциклов уже нашли пристанище. Но не здесь центр праздника, а за городом, на лугу, у старого, грузного замка.
Скамьи амфитеатра уже заполнены зрителями. Полуденное солнце припекает, некоторые мужчины сидят без рубашек. У женщин бумажные зонтики, покрытые пестрым стражницким узором. Посередине, на круглой эстраде расположились музыканты с цимбалами и скрипками. Вот один скрипач отделился от других, повернулся к оркестру, взмахнул смычком — и на сцену выплыла пожилая женщина, прямая, суровая, в тяжелых шелках.
Ей шестьдесят восемь лет. Композиторы приезжают к ней записывать мелодии, балетмейстеры — чтобы постигнуть красоту национальной пляски. Исполняет она стражницкий «данай» — медленно, под грустное пение скрипок, так, как плясали в прежние времена, при панах, придавленные нуждой крестьяне.
И вот тот же танец, но по-новому, в нынешней Стражнице! Весело завладевают эстрадой юноши — черные штаны, белые рубашки и ленты, свешивающиеся с пояса почти до земли, и девушки в белых блузках, красных нагрудниках и голубых передниках. Оркестр играет в другом ритме, бодрее, танцоры рассыпаются на пары и поют. Поют, пока юноша стоит против своей партнерши и перебирает ногами; молча кружатся, взявшись за талии, а потом песня взлетает снова. Чтобы понять ее, надо знать диалект Словацко, в котором, например, вместо чешского слова «хлапец» местное «шогай», вместо «дивки» — «девчице», вместо… Но, каюсь, я ничего больше не успел запомнить. В этом говоре много словацких слов, что вполне естественно: жители Словацко и по узорам на домах, и по мелодиям, и по многим деталям быта составляют как бы промежуточное звено между чехами и словаками, но с примесью чего-то особого, самобытного. Неожиданно в стражницкой песне звучит мотив, занесенный явно издалека, с Востока, перекликающийся с грузинской «Сулико»…