Земля Южного Пути, развернувшаяся за окнами кареты, выглядела странно для глаз северянки. Все было слишком: поля чересчур широки, коровы и собаки — жирны, крестьянские избы велики, хотя и неопрятны. Даже небо слишком чисто! На севере, в соседстве с холодным морем, небо всегда подернуто туманной дымкой, а здесь — сияет лазурью. Перемена принесла Мире облегчение: ничто больше не напоминало родные места, и мысли, цепляясь за необычное, реже скатывались в пропасть печали. На третьей неделе пути к девушке вернулась способность читать книги.
Один за другим они проехали несколько городов, приросших к Торговому тракту. Улицы были полны лавок, трактиров, гостиниц и на первый взгляд казались гостеприимными. Однако люди — они глядели на северян прямо и нагло, без боязни, и еще… с предвкушением добычи, пожалуй. За еду и кров требовали втридорога, причем с таким видом, будто делали одолжение. Гордость не позволяла графине торговаться, и она поручила все переговоры одному из своих рыцарей. Впрочем, это не слишком улучшило положение. Местные купцы прекрасно видели графские гербы на дверцах карет — изумрудных медведей с поднятой правой лапой, — и безошибочно чуяли добычу, как терьер чует лисьи норы.
Зато сама дорога стала лучше: шире, глаже. Кареты меньше тряслись на ухабах, не увязали колесами в глубоких колеях. Как выяснилось, в топких и ненадежных местах дорога укреплялась множеством дубовых сваек, вбитых в грунт. Книга почти не плясала в руках. Под яркими лучами солнца, рвущимися в окно, Мира глотала страницу за страницей, забываясь, растворяясь в чтении.
Рассвет… книга… закат…
Один из городов стоял прямо на Торговом тракте, преграждал его своими воротами. На въезде с северян потребовали безумных денег — три глории. Когда люди графини стали возмущаться, служка, собиравший плату, отпустил шутку на счет нищего Севера. Нортвудцы взбесились, в два счета разоружили городских стражников и принялись избивать шутника. Леди Сибил наблюдала за действом несколько минут, затем велела прекратить, чтобы избежать долгих выяснений со здешним лордом. Перед тем, как двинуться дальше, швырнула в ближайшую лужу три серебряных глории.
Рассвет… день… закат. Рассвет, день…
Спустя месяц после смерти отца, Мира и леди Сибил со свитой прибыли в Лабелин — крупнейший город Южного Пути.
Два больших города, виденных девушкой прежде: Уэймар — столица Шейланда, и Клык Медведя — столица Нортвуда, — были вжаты в кольца крепостных стен, крепко сбиты, плотно застроены домиками, напоминая пчелиные соты. Лабелин в Южном Пути оказался совершенно иным. Он растекся на добрую квадратную милю и не знал фортификаций. Дома располагались вальяжно, отделенные друг от друга переулками, и были огромны. Многие имели по три этажа, некоторые — даже по четыре. Парадные входы украшали мраморные колонны, на фронтонах белели вычурные барельефы, окна сверкали гигантскими стеклами в половину человеческого роста. У резных дубовых дверей домов маячили ливрейные лакеи — будто стоящие на страже. Величина и роскошь зданий казалась Мире уродливой.
Огромны были и экипажи, колесившие по улицам: в иной помещалось восемь человек, причем сидя вразвалку. Улочкой северного города, вроде Клыка Медведя, такой экипаж просто не проехал бы, но здесь хватало места даже для двух встречных карет! Некоторые улицы Лабелина были столь широки, что Мира побоялась бы перейти их.
Здешние люди были до странности похожи друг на друга: мужчины пузаты и бородаты, женщины носили косы ниже пояса. Наряды у большинства — крикливо алые или зеленые, нередко с золотой вышивкой. На севере дворяне носили свои фамильные цвета, а чернь одевалась большей частью в белый либо коричневый — ведь яркая одежда намного дороже. Но здесь, в Южном Пути, даже извозчики сверкали красными ливреями!
Любимым занятием лабелинцев являлась еда. Каждый четвертый дом оказывался таверной. По вечерам, едва начинались сумерки, слуги вытаскивали столы прямо на улицы, и за ними до глубокой ночи пировали бородатые люди в ярких кафтанах. У дверей таверн сияли масляные лампы, на столах — свечи; всевозможные запахи еды — пряные, соленые, острые, сладкие — разливались по улицам; разносились громкие голоса, вспышки смеха. Сновали трактирные слуги, нося по улицам то бочонок вина, то связки соленой рыбы, то копченого поросенка прямо на вертеле… Миру пугало и раздражало все это. Она не любила ни резкие запахи, ни громкие голоса, ни сытых людей — те казались ей самодовольными и глупыми.