— Вы кто такие? Зачем явились?
Эрвин и Джемис — оба опешили. Где это видано, чтобы простой городской стражник задавал вопросы кайру?! А о герцогском сыне и говорить нечего!
— Отпирай, дубина, — рыкнул на него Джемис. — У тебя глаза гноем заплыли? Не видишь, что ли, кто перед тобой?
— Вижу, что воины, — сказал охранник сквозь зарешеченную форточку. — Но как же я впущу? Ворота-то заперты.
— Да ты наблюдателен, как Праматерь Елена! — оскалился Эрвин. — В том и дело, друг мой философ, что ворота заперты! Сквозь запертые войти сложно. Отопри их живо и не заставляй просить дважды!
— Не велено отпирать, сударь, в особенности тем, кто при оружии.
— А с какой тьмы вы их заперли? — возмутился Джемис. — Город закрывается после вечерней песни, а она еще звучит.
— Так, как вы говорите, было раньше. Но вот уж полмесяца, как запираемся при начале песни. Герцог повелел, ничего не могу сделать.
Джемис нахмурился:
— А командует охранением кайр или такой же баран, как ты?
— Кайр Гленн командует.
— Так зови его живо! Пускай он мне сам скажет, что не впустит в город братьев по оружию!
Стражник нехотя ушел. Эрвин шепнул Джемису:
— Если кайр Гленн меня в лицо не узнает, то и не говорите ему, кто я.
— Почему, милорд?
— Так будет лучше. Странное что-то здесь творится… хочу сперва понять.
Командир привратной стражи, действительно, не признал Эрвина. Но Джемис был ему знаком.
— Лиллидей?.. Стоило бы вам пораньше успеть.
Он поколебался и все же отдал приказ открыть калитку. Но встал в проходе, загораживая путь.
— А что за молодчик с вами, кайр Джемис?
— Отвечу сразу, кайр Гленн, как только пойму, какое вам до этого дело.
— Странно вы двое смотритесь. Парень тощий, а конь под ним хороший, не хуже вашего. Парень при мече, а вы, кайр, — нет. Если б я вас не знал, то решил бы, что вы — его пленный.
— Он мой оруженосец, — бросил Джемис. — Из дворян, потому конь. И это мой меч, не его. Клянусь, парню хватит секунды, чтобы подать оружие, а мне — чтобы кое-кому укоротить нос.
Кайр Гленн взвесил, ответить ли на подначку, но решил не связываться. Это тоже было странно.
— Проезжайте, — сказал Гленн и добавил: — Только хотя бы в замок сегодня не суйтесь. Заночуйте в городе.
— Почему вдруг?
— Там не рады гостям, особенно — после заката.
— С каких пор?
— Недели две. С тех пор, как Принцесса с мужем прибыла.
Собор Светлой Агаты по-прежнему стоял в лесах. Соборная площадь — одна из самых людных в Первой Зиме — изобиловала постоялыми дворами и трактирами. Джемис предложил:
— Не лучше ли, вправду, остаться на ночь в городе? В замок пойдем утром, милорд. Все больно нервные, могут и угостить болтом.
— Не думаю, что дотерплю до утра. Меня очень волнует поведение стражи. Город словно готовится к осаде. По-вашему, кайр, в чем причина?
Джемис пожал плечами:
— Надо быть чокнутым самоубийцей, чтобы осадить Первую Зиму, когда герцог в городе. А он здесь — флаг над замком.
— Тогда в чем дело?
— Гленн сказал: Принцесса приехала вместе с мужем. Думаю, этому горе-лорду Шейланду западники снова прижали хвост, и он прибежал сюда — прятаться.
— Но зачем усиленная боеготовность? Кто-то решил, что варвары сунутся в Ориджин? Абсурд!
— В знак уважения к графу… а скорее, к вашей сестре, милорд. Кастелян выслуживается.
— Хм… — Эрвин покачал головой. — Мне все-таки тревожно. Пойдем в замок сегодня.
— Не поесть ли перед этим? Вдруг что не так — силы пригодятся, милорд. И Стрелец, бедняга, истекает слюной.
— Не возражаю, поешьте и накормите пса. Но я вам компанию не составлю. Хочу кое-кого повидать, — Эрвин повернулся к храму. — После ужина ищите меня там.
Храм Светлой Агаты — многовековое детище Ориджинов — казался Эрвину почти столь же близким, как родной дом. В детстве он бывал здесь каждую неделю, если не чаще. Любой из сотни служителей собора — от младших служек до самого епископа — знал Эрвина в лицо. Сын герцога не ведал отказа ни в чем, по первой просьбе его впускали в любые уголки и закутки собора, отвечали на любые вопросы.
Маленького Эрвина приводило в восторг возвышенное, утонченное величие собора. Замок Первой Зимы был куда массивнее храма, но, сложенный из угловатых темных глыб, он выглядел угрюмым и вдавленным в землю. Собор Агаты, напротив, уносился ввысь. Стремились к небу колонны, причудливая форма и нежно-дымчатый цвет придавали им эфирной легкости. Тянулись вверх стрельчатые мозаичные окна, винтовые лестницы, ведущие в башни. Опорные арки выгибались к облакам, выбрасывая крышу на сумасшедшую высоту, и там, на птичьем полете, скрещивались меж собою. В потолке имелись многочисленные окна, они насыщали светом своды, и вершина собора сияла днем, маня к себе взгляды.