Утром третьего дня, точно согласуясь с расчетами Миры, поезд въехал в Фаунтерру — столицу империи Полари, старейший и величайший город подлунного мира.
Города, деревни, почтовые станции, гостиницы, леса, поля… Все, увиденное Мирой за прошедший месяц, переполнило ее память, спуталось в пеструю неразборчивую смесь. Девушка обнаружила, что не в силах впитать, воспринять еще один город. Карета везла Миру столичными улицами, она смотрела в окно, безразличный невидящий взгляд скользил по домам, площадям, скульптурам, башням. Город был огромен, и Мире не удавалось разглядеть его лицо. Одно приметилось отчетливо: здесь очень много башен.
— Зачем их столько, миледи?..
— У столичной знати, дитя мое, есть традиция: пристраивать башни к своим домам. Над ними поднимают флаги или крепят жестяные гербы, чтобы жилище вельможи было заметно издали. Потому Фаунтерру и зовут Городом Трехсот Башен.
Особняк, куда привез Миру экипаж, также был украшен вышкой. Дом располагался сразу по двум сторонам улицы: на одной стороне — хозяйственное строение с конюшней и жилищем для слуг, на другой — трехэтажный господский особняк с пристроенной к нему двухсотфутовой башней. Окрашенная в зеленый цвет Нортвудов, она выделялась, к тому же необычной трехгранной формой. Галерея, связывающий жилое строение с хозяйственным, проходила прямо над улицей, как арочный мостик. На крыше особняка, в тени башни, окутывалась ветвями плюща уютная беседка.
— Мой дом знает каждая собака! — похвалилась графиня. — Когда хотят указать дорогу, говорят: «От дома Сибил иди туда-то…»
Их ожидали слуги и стражники: два десятка человек выстроились в главной зале поприветствовать хозяйку. Графиня сочла нужным сперва осмотреть дом, затем похвалила слуг за чистоту и порядок, раздала каждому по монетке. Она представила челяди Миру, назвав ее: «моя дорогая дочь Глория». Никто не выказал удивления: очевидно, настоящая Глория не бывала в столице и не попадалась на глаза здешним слугам.
Мире выделили комнату на втором этаже. Она села на подоконник, устремив взгляд на улицу. Непрерывной струйкой текли люди, прокатывали телеги и экипажи, грохотали всадники. Люди носили непривычные наряды: остроносые башмаки, аккуратные темные сюртуки, рубахи с белоснежными манжетами и воротами. Упряжные кони были огромны и могучи, как быки. Всадники носили на боках тонкие шпаги вместо мечей, никакой брони — даже кожи, никаких гербов на груди или предплечье. Здесь было странно — совсем не так, как на Севере, даже пахло иначе: цветением, влагой, штукатуркой, смолой, но не навозом или помоями.
Однако в голове у Миры все же не укладывалось: я в столице?.. Какова она — столица?.. Не вижу, не чувствую…
Вечером к леди Сибил пожаловал гость. Пышные усы, округлые щеки и чуть вздернутый нос придавали этому мужчине вид довольного жизнью котяры. Он был представлен Мире:
— Лорд Кларенс Мадлен Фиона рода Эмилии, управитель императорских конюшен.
Встретив графиню, Кларенс обнял ее и поцеловал прямо в губы. Мира ожидала, что сейчас он в кратчайшие сроки будет поколочен и выброшен из дому, однако леди Сибил почему-то пригласила нахала к столу. Он уселся возле графини, по-хозяйски приобнял ее за плечи и принялся грубовато любезничать:
— Львица моя, что же ты пропадала так долго на своем севере? Не верю, что там есть кто-то получше меня! Однако ты похорошела — стала еще молочней и еще вкуснее. Ты выглядишь, как лакомство!
Леди Сибил щурилась и сладко улыбалась. Мира заметила, что графиня и Кларенс спешат скорее покончить с трапезой. Девушке сделалось неловко. Она перебила аппетит парой ложек салата и сбежала из-за стола, успев, однако, услышать вслед:
— Какое хмурое дитя… Вовсе на тебя не похожа! Видать, в отца пошла.
Она разыскала Вандена — одного из двух рыцарей, что сопровождали графиню в дороге и успели кое-как раззнакомиться с Мирой.
— Скажите, сир, этот лорд Кларенс… он… ну… в каких он отношениях с леди Сибил? Не знаете ли?
— Всякий знает, миледи. Императорский конюший — альтер графини.
— Альтер?! — поразилась Мира.
— Верно, миледи.
Надо же!
Священное писание допускает, что дама может находиться в связи с несколькими мужчинами. «Жизнь женщины — слишком большая ценность, чтобы безраздельно вверить ее заботам одного лишь мужчины», — так, кажется, говорила Праматерь Софья. Однако прошло восемнадцать веков! Север давно позабыл о традициях многомужества. Мужская ревность оказалась сильнее духовных заветов, северные лорды привыкли считать женщин своею безраздельной собственностью. Лишь в любовных книжонках о богатой страстями столичной жизни Мире встречалось это словечко — альтер, а также симметричное ему — альтесса. Они казались девушке такой же романической выдумкой, как серенады под окнами и поединки за благосклонность дамы.