Шапур кивнул.
- Понимаю вас, каперанг. "Атуран" прислан сюда с учебными целями. Безопасность гостей нашего лагеря от прибытия егерской роты никак не пострадает. Разве что укрепится... Второй вопрос?
Гладкий, похоже, хотел узнать то же самое и был вынужден теперь придумывать экспромтом что-то позаковыристее:
- Господин майор, я знаю, что администрация лагеря не любит обсуждать с нами особенности этой планеты... Но все-таки: если боевая рота первой линии прибывает сюда с учебными целями, не означает ли это, что она каким-то образом намерена использовать известные особенности местности?
Гладкий имел в виду Муть, воду-желе и все прочие прелести. Шапур это тоже понял прекрасно. Но отвечать на подобные вопросы ему мешал строгий запрет командования, а потому майор предпочел выкрутиться бесхитростно, но эффективно:
- Не понял вашего вопроса, каперанг. А теперь простите, я должен идти. Служба...
Он сделал несколько энергичных шагов к цитадели, затем резко остановился.
- Да, кстати. Поскольку переносной алтарь у нас только один, его используют для утреннего молебна на бивуаке егерской роты. Вам туда вход запрещен, поэтому до завтрака - свободны.
Это было славно, но меня тем временем посетила одна мысль, от которой засосало под ложечкой: "Ладно там, "учения". Если конкордианским головорезам сильно хочется разгуливать по аномальным зонам - на здоровье. Да как-то не очень верится... Можно подумать, до них здесь всякие мученики науки не нагулялись! А вот зачем они приперлись прямо в наш лагерь? Не означает ли это, что в своих проклятых "учебных целях" они намерены использовать нас?"
Пока мы завтракали, прилетели вертолеты. Что-то у них тут затевалось... И не надо нам лапшу на уши вешать, господин Шапур! Если это "что-то" было учениями - значит, я никогда не видел учений.
Все мы бодро подобрали с тарелок омлет и высыпали из пищеблока любоваться на винтокрылую технику. Что ни говори, а хоть своя она, хоть вражеская - все равно загляденье. Пилот, которого насильно разлучили с небом, без техники не может. А если может - значит, не пилот.
Вертолетов было пять. Один из них - легкая командно-штабная машина приземлился рядом с бивуаком, но движок не глушил. Тарахтел себе на малых оборотах. Одни клоны из него выпрыгивали, другие запрыгивали... Суетились, короче говоря.
Еще две пары - многоцелевые "Сапсаны" - висели прямо над нами, метрах в семидесяти. У ведущих пар под левыми крыльями были размещены разведывательно-поисковые контейнеры - "селедки", их ни с чем не спутаешь. На остальных точках висели оружейные блоки.
Все четыре "Сапсана" неожиданно включили мощные фары и осветили соседнее плато.
Тут-то ко мне и подвалил Злочев. Вид у него был такой, будто у него из кабинета кейс с шифровками умыкнули. Только ведь не было у лейтенанта здесь ни кабинета, ни кейса!
- Саша, дело есть, - прошептал он. - Пока вертолеты шумят, надо поговорить.
Я кивнул. Мы, стараясь не привлекать к себе внимания и продолжая глазеть на вертолеты, потихоньку отошли в сторону.
Это было разумно. Клоны наверняка прослушивали всю территорию лагеря. Но не могли они в такой обстановке - посреди Тверской, забитой сотней болтающих офицеров, да еще под воинственный звон своих вертолетов выборочно нацелиться именно на наш разговор!
- Насчет Меркулова, - начал Злочев.
- Дернуть отсюда собрался? Тебя хотел прихватить как спеца?
- Точно. Только... У меня дурные предчувствия. Очень.
- Ты, главное, не ведись на его психи. А в остальном - мы ему не няньки.
- Не в этом дело. Ты знаешь, что он воду пил - из лужи в Курилке?
- Знаю, я же с ним вместе был. Вроде без последствий... Или он тебе пожаловался, что у него рожки режутся и на кровушку христианскую тянет?
Но Злочеву было не до шуток. Настолько не до шуток, что он пребольно ткнул меня кулаком под ребра.
- Слушай внимательно и отнесись серьезно. Меркулов мне сказал, что сегодня ночью я кричал как резаный. Он проснулся, подошел к моей постели - а я лежу не шевелясь. Будто покойник. Он ко мне притронулся - а я весь холодный, ледяной, понимаешь?
- Понимаю... Но что-то я не слышал, чтобы ты кричал.
- В том-то все и дело. Меркулов проверил у меня пульс - и не нашел. Хотел разбудить Гладкого, оглянулся - и... и проснулся.
- Так и думал, - вздохнул я с облегчением. - Ну, сон. И что?
- А то, что он в своем сне мою смерть видел. Ты разве не понял?
- Мало ли что этот контуженный видел. И тем более мало ли что он тебе рассказал. Ты из-за этого так разволновался?
- Понимаешь, Саша, я ведь тоже местную воду пил. Правда, не там, где Меркулов. А когда уже совсем невмоготу стало, под седьмым слоем.
- А ведь не признавался...
- Я много в чем не признавался. Так вот после этого мне тоже интересный сон был. Будто привезли к нам в лагерь какого-то пленного лейтенанта. Звали его Александр Пушкин. Я тогда подумал: что за литературные фантазии? Вот кавторанг Толстой есть в бараке у Жемайтиса. Для полного счастья Лермонтова с Буниным не хватает... А через пять дней ты и объявился.
- Уверен? А то знаешь, как во сне бывает...
- Знаю. Там и было как во сне, сумбурно. Я не увидел именно то самое, что потом произошло на самом деле. Но главное: лейтенант, пилот-истребитель, Александр, Пушкин - все совпало.
- Ладно. Ты меня заинтриговал. Что дальше?
- А ничего. Послал я Меркулова с его предложениями. Все равно никакой перспективы у побега нет.
Когда Злочев произносил эти слова, я почувствовал, как он чем-то тычет мне в левую ладонь (мы стояли бок о бок). В следующее, мгновение мои пальцы нащупали скомканную в шарик бумажку.
- Ну и правильно, - сказал я бездумно, принявшись лихорадочно соображать, где бы найти такой уголок, чтобы спокойно прочесть записку Злочева. Ясно же было, что самое важное - в ней!
Сквозь треск вертолетов откуда-то со стороны пробилось гудение флуггеров - его ни с чем не спутаешь.
- Смотри что творят. - Злочев ткнул пальцем в "Сапсаны".
Винтокрылые хищники тронулись наконец с места и осторожно поползли к соседней горе, по-прежнему освещая ее фарами.