Тем временем, приняв извинения от Меркулова и оставив Степашина что-то добродушно гудеть на ухо капитан-лейтенанту, к нам присоединился Гладкий.
- Значит, так, Пушкин, - вполголоса сказал он. - Я это всем говорить буду, но вам сообщаю персонально как участнику драки. - О, я знал! "Участник драки", а как же. - Российские офицеры выясняют отношения тремя способами. Первый: словесно. Второй: через рапорт вышестоящему начальству. Третий: на дуэли с применением защитной одежды и холодного оружия установленных образцов. Рукоприкладство категорически запрещено! По отношению к младшему или равному по званию оно квалифицируется как превышение служебных полномочий. По отношению к старшему, в зависимости от ситуации, - как злостное хулиганство либо мятеж. Понятно?
- Так точно, товарищ капитан первого ранга! Разрешите обратиться?
- Да.
- Капитан-лейтенант Меркулов игнорировал ваши приказы и превысил служебные полномочия в отношении старшего лейтенанта Степашина! Своими действиями капитан-лейтенант Меркулов оскорбил честь мундира офицера российского военфлота!
- Возможно, - кивнул Гладкий. - Но вопрос об оскорблении чести мундира должен решать товарищеский суд, а не распоясавшийся младший лейтенант. В любом случае вы были не правы, Пушкин. Потрудитесь извиниться перед капитан-лейтенантом Меркуловым!
К нашему разговору, который теперь велся в полный голос, прислушивался весь барак. Не исключая и Меркулова.
- Товарищ каперанг, разрешите?.. - сказал он. Лева-Осназ больше не держал его, капитан-лейтенант подошел к нам.
- Да.
- Я так понял, фамилия этого товарища Пушкин?
- Да.
- Не Александр, случайно? - Меркулов усмехнулся.
- Именно так. - Гладкий кивнул. В уголках его губ тоже вильнула хвостиком улыбка.
Я понял: грозовые тучи рассеялись. И позволил себе встрять в разговор капитанов:
- Отчество мое Ричардович. Не Сергеевич.
- Как ты догадался?! Именно это я и хотел спросить! - хохотнул капитан-лейтенант. - Ну а меня зовут Богдан Меркулов. Как раз Сергеевич. Будем знакомы.
С этими словами капитан-лейтенант протянул мне свою квадратную, поперек себя шире ладонь с невообразимо толстыми пальцами. Я, чуть замешкавшись, ответил на рукопожатие. (На самом деле это тоже против правил: капитаны не подают руки малознакомым младшим офицерам.)
- Извините, товарищ капитан-лейтенант, что я вас... - поспешил сказать я, косясь на нахмурившегося Гладкого. - Что я допустил в отношении вас неуставные действия! Неадекватно оценил ситуацию, каюсь.
- Брось, - отрезал Меркулов. - Молодец, удар хороший. В ушах звенит... Все, забыли. Но, товарищ капитан первого ранга, - это он уже Гладкому, все-таки скажу вам откровенно: пусть я десять раз грубиян, а в этой дыре засиживаться не собираюсь. И никому не рекомендую. Намерен с сего момента денно и нощно искать пути к освобождению!
Через плечо Меркулова я видел, как Лева-Осназ скроил рожу и покрутил пальцем у виска.
Гладкий не мог себе позволить подобных вольностей, но, готов спорить, подумал о том же самом.
- Похвальные намерения, капитан-лейтенант, - спокойно сказал он. - Но я бы рекомендовал вам для начала войти в курс наших дел. Отчетливее уяснить себе диспозицию. Вы не против?
- Не против! Этого я и хотел, но товарищ из осназа почему-то назвал меня провокатором!
- Тогда сделаем вот как... - Гладкий на секунду задумался, а потом обратился ко мне не по-уставному, тем самым давая понять, что инцидент с рукоприкладством признается полностью исчерпанным: - Саша, я вас прошу совершить с капитан-лейтенантом небольшой моцион. Сводите его на западный край плато, покажите желтые таблички, покажите красную... Проведите немного по тропе... Введите в курс, одним словом. Хорошо?
"Плакали мои книжки..." - подумал я.
- Разумеется, Никтополион Васильевич... То есть так точно, товарищ капитан первого ранга!
- Товарищ капитан-лейтенант, не обижайтесь, но ни в коем случае нельзя обсуждать вопросы побега в бараках. И вообще на территории лагеря. Здесь наверняка все прослушивается. А даже если и не все... - Я замялся.
- Что?
- Неприятно это говорить... Но... Но, возможно, кто-то из наших товарищей согласился... или в будущем согласится... на сотрудничество с клонами...
- Стукачи?! - ахнул Меркулов. - Кто?!
- Тише, тише. Я не сказал, что они есть. Но они могут быть. Или могут появиться.
- Да я голыми руками!.. гада!..
"Ну и тип. Как он умудрился до капитан-лейтенанта дослужиться и ни разу не загремел обратно в летехи по неполному соответствию? При таком характере!"
- И я, товарищ капитан-лейтенант. Но если не знаешь, кто этот гад, а он тем временем на тебя стучит коменданту, то согласитесь...
- Чепуху мелешь, лейтенант... Не может такого быть, чтобы русский офицер продался этим выродкам! - Меркулов явно переключился на диалог с внутренним голосом, не со мной. - Не-ет, такому никогда не быть!
Аргумент был веский, ничего не скажешь. Оставалось только согласиться.
- Я тоже в этом уверен.
Мы шли длинным проходом между двумя сетчатыми заборами. Этот проход, рассекающий лагерь надвое, находился под постоянным наблюдением из цитадели.
Лейтенант Тихомиров, знаток и ценитель античности, уверял, что такая центральная улица в римском военном лагере называлась "виа преториа". Это мудреное название не прижилось, а вот "Тверская", как окрестил ее Лева-Осназ, подхватили все.
Итак, прошли мы с Меркуловым по Тверской и уперлись в турникет Западного КПП.
Кроме этого символического препятствия, ничто не мешало военнопленному покинуть территорию лагеря в любое время дня и ночи. Не было там ни собак, ни автоматчиков, ни многорядной проволоки под током, ни колониальной экзотики вроде живой изгороди из трайтаонских хищных лиан.
Удивительно?
Да.
Я достал свое удостоверение и засунул его в щель сканера. Створки турникета разошлись в стороны.
Пройдя через КПП, я достал удостоверение из лотка, в который оно было выплюнуто, и положил обратно в нагрудный карман.
"Вы покидаете территорию лагеря нравственного просвещения им. Бэджада Саванэ. Напоминаем, что ближайшее мероприятие - ужин - состоится через один час тридцать восемь минут. Ближайшее контрольное мероприятие - построение перед вечерней молитвой - состоится через два часа тридцать восемь минут. Приятной прогулки!"