— Без умения жертвовать далеко не уедешь, — заметил он, увидев выражение моего лица.
Дэниелс, надо признаться, был странный тип: с одной стороны — сама невозмутимость и собранность, говорил он хоть мало, но неторопливо и спокойно, как человек, который всегда владеет ситуацией. Время от времени он выдавал какой-нибудь бесцветный афоризм вроде той фразочки об «умении жертвовать». Очевидно, Дэниелс воображал себя этаким мистическим воином, который вершит праведный суд, сдабривая все мудрыми наставлениями. И вместе с тем в нем чувствовалось скрытое напряжение, будто он вел жестокий непрекращающийся бой с какими-то тайнами в глубине своей души. Глядя на него — губы плотно сжаты, зубы стиснуты, бледные глаза сосредоточены на дороге, — я думал, что в этой голове могло твориться что угодно.
Я ему не доверял. Он был слишком сложным, а я по опыту знал, что у сложных людей всегда есть камешек за пазухой.
Когда мы отъехали от заправочной станции, я спросил его, почему он позволил Мантани меня избивать и зачем вообще разыграл спектакль с пистолетом.
— Вы же не могли не понимать, как меня пугаете, — добавил я перед очередной атакой на батончик «Марс».
— Я думал, — ответил Дэниелс.
— Надо же, как интересно! — съязвил я. — И о чем же, если не секрет?
— Знаете, в чем ваша проблема, Мерон? Вы не отличаете сарказма от юмора. Поэтому лучше не тратьте усилий — я не в том настроении. Да, я не бросился сразу вас спасать, потому что думал. Думал, черт возьми, что мне теперь делать и как. Я полгода пытался внедриться в эту организацию, но до сих пор не собрал никаких улик. Я знал что если помогу вам, шесть месяцев кропотливой работы пойдут псу под хвост. Но вам угрожала опасность, и мне пришлось действовать. А сейчас извольте быть мне благодарным, ясно? Попади вы в руки к Ленчу, от вас уже мокрого места не осталось бы.
Он выпалил эту тираду, ни на секунду не отрывая глаз от дороги.
— Да ладно, ладно, я все понял.
— Нет, — возразил он, качая головой. — Вряд ли. Вы и понятия не имеете, каково это — каждый божий день играть чью-то роль и знать, что если тебя раскроют, ты труп. Вот в чем беда добропорядочных граждан. Вы живете себе своей миленькой, никчемной жизнью и в упор не замечаете каждодневного дерьма: насилия, убийств, подсевших на наркоту детишек, которые ради дозы пойдут на все… Мы вас оберегаем, мы выполняем самую грязную работу, избавляемся от проблем, которые у вас прямо под носом, только вы упорно не желаете их замечать, и мы заметаем их под коврик — не дай Бог, разволнуетесь! Вы даже не подозреваете, до чего же вам, мать вашу, повезло.
Меня удивило, что Дэниелс так разгорячился. Говоря это, он словно выпускал пар — и расслаблялся на глазах.
— Поздравляю, Мерон. Сегодня вы вступили в другой мир, а значит, стали мудрее.
Я промолчал. Наверное, он был прав, но нужды что-то говорить я не видел.
Я снова закурил. Надо же, десять лет прожил без табака, а теперь привычка возвращается. Когда все это кончится — сам не зная почему, я стал с большим оптимизмом смотреть на будущее, может, из-за того, что сидящий рядом человек не пытался убить меня, — я поцелую Кэйти, обниму детей, открою бутылку хорошего вина и торжественно поклянусь, что больше в жизни не притронусь к сигаретам.
Ну а пока мелочи вроде здоровья на долгие годы мало меня занимали. Для начала неплохо было бы прожить хоть этот день.
25
Через сорок минут мы свернули с автомагистрали А31 к западу от Саутгемптона и въехали в национальный парк «Нью-Форест». Коттедж «Сэндфилд» стоял в стороне от дороги, в тихом леске близ деревни Болдервуд. К нему вела колдобистая дорога, которую практически невозможно было разглядеть за плотной стеной сосен, если не искать специально. По моей подсказке Дэниелс в нужном месте сбавил скорость, повернул, и мы покатили к дому. Сквозь деревья пробивался огонек.