Я вздохнул.
— Това-арищ капитан-лейтенант, не верите мне — спросите у старших по званию.
Но Меркулов меня не слушал. Его мысли уже неслись дальше. Причем в том самом направлении, которое я и предугадывал.
— Сколько клонов в охране лагеря? — отрывисто спросил он.
Меркулов вообще говорил отрывисто. Произносил два-три слова, а потом запинался на секунду — причем в самых неподходящих местах, из-за чего сбивались привычные русскому уху интонации. Например, свой вопрос он задал примерно так: «Сколько клонов в охране?..» Пауза и вроде бы конец вопроса. А потом неожиданно, с повышением голоса: «…лагеря?»
— Не знаю. С виду цитадель рассчитана человек на сто — сто двадцать.
— Это я понял. Нужны точные цифры. Ты не пытался подсчитать число постов? Количество смен? Не следил, как часто меняются солдаты в дежурных нарядах?
— Как уследишь за ними, если большая часть — клонированные демы?
— Черт… Верно. А сколько офицеров?
— Человек десять. Но это ни о чем не говорит. Подразделение, которое нас охраняет, явно укомплектовано командным составом сверх штата. Десяти человек офицеров хватило бы на три роты — если учитывать, что они обычно ставят на взводы не лейтенантов, а суперсержантов. А тут рота максимум одна. Кроме того — заотары.
— Какого черта?
— Наставники. Как вы могли заметить, нас здесь воспитывают. Их не меньше пяти. Еще минимум три заотара должны быть в любом конкордианском гарнизоне для проведения священнослужений. Это жрецы, эгбады, если выражаться точно.
— Мне плевать, эгбады они или трибады. А сколько пленных в лагере?
— Сейчас — человек сто. Большая часть бараков законсервирована. Но если принять, что один барак вмещает минимум двадцать пять человек, то расчетная емкость лагеря составит… семьсот пятьдесят…
— Не важно. Меня интересует расклад сил на сегодня. С твоих слов выходит — один пленный на одного клона?
— Выходит, так.
— Хреново… Лучше бы пять на одного… И хорошо бы рядовых иметь побольше, а то офицеров подставлять под пулеметы жалко… Тут же все офицеры?
— Да. Причем, за редкими исключениями, офицеры военфлота. Есть и несколько адмиралов. А вот рядовых, сержантов, старшин и мичманов нет.
— Разумно. Младший состав флота должны держать отдельно. И пехтуру отдельно. К земле поближе. — Меркулов почему-то хохотнул. — Что-нибудь про лагеря для рядовых слышал?
— Немного. Знаю только, что если всех офицеров нашего военфлота конкордианцы автоматически приравняли к пехлеванам, то рядовой состав — к демам. И наверняка условия в лагерях для рядовых куда хуже, чем у нас.
Тут капитан-лейтенант, который, кажется, снова перестал меня слушать, воскликнул:
— Постой-ка! Да это же Наотар!
— Что?
— Да планета, планета эта! Наотар! Как я сразу не догадался?!
— Почему вы так решили?
— Рельеф подходящий.
Это была уже чистая фантазия. «У него что — действительно контузия?» — подумал я и терпеливо возразил:
— Это не Наотар. Поверьте. Я там воевал.
Меркулов не счел нужным скрывать от меня свое недоверие.
— Когда успел?
— В мае прошлого года было столкновение с джипсами. Вы должны были слышать. По его итогам Генштаб издал «Памятку о Наотарском конфликте».
— Читал. Так ты там был? Ты же совсем молодой!
Я вкратце рассказал Меркулову, как меня занесло добровольцем в Экспедиционный Флот «Наотар» прямо с третьего курса Академии.
— Да-а… А мы в то время гнили от безделья в Городе Полковников. Эх, наш бы «Адмирал Нахимов» туда, мы бы этим джипсам вмазали! А вы на ничью все свели, мир-ротворцы… Это надо же было придумать — кадетов желторотых в бой послать вместо кадровых офицеров!
О том, что кадровых офицеров в Экспедиционном Флоте было завались, я промолчал. Зачем говорить очевидное? Ну а что таких нервных, как Меркулов, нам только и не хватало в тот страшный час, когда мелкие джипсы копошились вокруг разродившейся домны, я и подавно не сказал. Один лишний выстрел мог тогда привести к тотальной войне с межзвездными бродягами! И — я почему-то не сомневаюсь — Меркулов в ту минуту открыл бы огонь на поражение. Перестрелял бы новорожденных джипсов, не колеблясь. Вопреки приказу, который он бы «не получил» из-за «неполадок с оборудованием».
— А вы, товарищ капитан-лейтенант, где воевали? — спросил я, чтобы увести разговор в сторону.