Итак, три первейшие добродетели. Это я знаю. Я поднял руку. Краем глаза заметил, что меня на полсекунды опередил лейтенант Костадин Злочев.
По лицу Кирдэра скользнула тень недовольства.
— Та-ак… Злочев — раз. Пушкин — два. Ходеманн — три. Свинтилов — четыре. Маловато для аудитории из двадцати пяти человек, не так ли? А ведь этот вопрос мы с вами разбираем уже две недели. И я не поверю, что офицеры, получившие великолепное образование в лучших академиях Великорасы, не в состоянии запомнить таких элементарных и в то же время душеполезных вещей. Вот вы, господин Степашин, разве еще не запомнили три первейшие добродетели?
— Запомнил, ашвант Кирдэр, — буркнул Степашин. Между прочим, старший лейтенант сил особого назначения, более известный в нашем бараке как Лева-Осназ.
Не повезло ему ужасно — в первые же минуты войны их казарма на Лючии была накрыта залпом главного калибра конкордианских линкоров. От роты осназа остались ножки да рожки. Сам он с осколочными ранениями и тяжелой контузией провалялся два дня среди руин, пока его не унюхали псы-разведчики конкордианского десанта. То есть в этом-то как раз повезло — иначе он так на месте и дошел бы, не приходя в сознание. А вот повоевать ему не случилось. Столько лет человек готовился — и все, как оказалось, ради того, чтобы слушать лекции в лагере нравственного просвещения.
— Почему же тогда не поднимаете руку, господин Степашин?
— Не нахожу нужным.
— Вот как? Почему же? Почему ваши товарищи Злочев, Пушкин, Ходеманн, Свинтилов находят нужным, а вы нет? Впрочем, — перебил сам себя Кирдэр, — это ваше право. Можете не ставить меня в известность об объемах своих знаний. Но приказы персонала лагеря обязаны выполнять беспрекословно… Старший лейтенант Степашин!
— Я!
Лева-Осназ встал по стойке «смирно». Таковы правила игры: если солдату оставлены военная форма и знаки различия, значит, он и в плену остается солдатом, выполняющим приказы начальства. Даром что начальство поменялось — но дисциплину-то никто не отменял! Вот то-то же.
— Назовите три первейшие добродетели!
— Слушаюсь, ашвант Кирдэр! Три первейшие добродетели — благая мысль, благое слово, благое дело!
— Хорошо… Старший лейтенант Степашин!
— Я!
— Как звали третью жену Заратустры?
А вот это уже завал. Кто же ее упомнит, третью-то? Но старлей на удивление четко ответил:
— Хлоя, ашвант Кирдэр!
— Созвучно, но не совсем верно. Хлоя — имя библейское, а не авестийское. Кто поможет старшему лейтенанту Степашину? — Кирдэр обвел взглядом нашу полянку для занятий.
«Кто поможет»! Ну точно как в школе! Трогательно — до слез…
Теперь уже мы с Ходеманном и Свинтиловым руки не тянули. Один только Злочев с легкой улыбкой превосходства сигнализировал правой ладонью: «А я все знаю! Все знаю я! Потому что я из Глобального Агентства Безопасности, да-да-да! И специализация моя — Конкордия!» И хотя Костадин мало чем походил на моего задушевного друга Кольку Самохвальского, эта черточка — знать все обо всем — их роднила.
Вспомнил я оболтуса Кольку, вспомнил тот день, когда считал его сгинувшим без следа, а себя — спасенным из плена, вспомнил, как все перевернулось за каких-нибудь десять минут… В итоге без следа сгинул я — с точки зрения Кольки и всего нашего 19-го отдельного авиакрыла. А Колька, поди, благополучно вернулся на авианосец да еще орден огреб за удачную атаку «Балха»…
Если и впрямь вернулся. Откуда мне знать — ушли тогда «Три Святителя» в Х-матрицу или их долбанули напоследок так, что одно реликтовое эхо осталось?..
— Нет, Злочев, нет. Я, пожалуй, до конца занятия попрошу вас себя не утруждать. То, что вы знаете все ответы на мои вопросы — какие есть и какие будут, — явствует из вашего удостоверения военнопленного. Аббревиатура ГАБ мне знакома. А я бы хотел услышать… хотел бы услышать… ответ кого-либо из господ старших офицеров. Скажем, капитана второго ранга Щеголева.
Кавторанг Щеголев — командир полка торпедоносцев 32-го авиакрыла 3-й воздушной армии (бывший командир бывшего полка — часть утеряна в Кларо-Лючийской оборонительной операции в полном составе вместе со знаменем).
Кавторанг Щеголев — человек в возрасте. Карьера не сложилась, жена ушла, дочь сбежала к одному из многочисленных левацких гуру в Лос-Анджелес — да так и с концами. Все это сломало мужика еще до начала войны. Ну а клоны довершили работу судьбы, за три дня боев распылив по высоким орбитам Лючии двадцать шесть из двадцати восьми торпедоносцев Щеголева, которым пришлось действовать без сопровождения истребителей.