Увидев меня, он даже шагнул навстречу, и я остановился, поняв – хочет сказать что-то.
– Чтобы вы не беспокоились, Петр Николаевич. Ваши действия признаны правильными и соответствующими сложившейся ситуации. Рапорт напишете, и всё.
– Спасибо. Лейтенант Ахметшин…
– Лейтенант Ахметшин Ильяз Равильевич подан в списках на награждение. Звание Героя Советского Союза, посмертно. Комфронта подписал документы.
В переводе на русский – наказывать меня не будут. Награждать тоже. Разрешили жить дальше.
Больше мы ни о чем и не говорили. Так и доехали до штаба фронта. Уже не в землянках и разрушенных избах, а вполне цивильно, почти как в Киеве. В школе какой-то и еще в двух зданиях рядом. Даже коммуналки для комсостава имелись. Меня провели в мою комнату, и я попал в заботливые руки Дробязгина.
Свежий воздух без паров лизола и хлорки, а также нормальная кровать сделали почти чудо. Утром я чувствовал себя вполне сносно. По крайней мере пока не встал. Да и отдыхать, не подсчитывая для удобства засыпания, сколько человек перед тобой на этой койке умерло, намного приятнее.
– Дробязгин! – крикнул я, и мой ординарец появился будто из воздуха.
– Снедать, тащ полковник?
– Мыться, бриться, завтракать. Тебе задача. Первое, собрать паек посолиднее. Как для себя, Иван.
– Сей же час организуем!
– Брось кривляться, дело серьезное. Машину мне разъездную потом вызови. Часа за два, думаю, управимся, здесь недалеко.
– Я мигом, тащ полковник! – крикнул Дробязгин уже на бегу.
Даже странно, как он обрадовался, что я нашелся, живой и почти здоровый. И даже сам предложил жене телеграмму отправить. К чему бы это? Натворил чего и надеется на заступничество? Что думать, потом узнаю и так.
Разъездную «эмку» Иван нашел еще до того, как я закончил завтрак. Думаю, штаб фронта снабжают получше простых ленинградцев. У меня даже кусочек масла был. Или мне усиленное питание выписали?
Мундир я надел тот, в котором вчера приехал, с наградами, новый, наглаженный. Сапоги, конечно, поменять бы, но где же сейчас те, разношенные по ноге? Небось, какой-нибудь боец радуется приобретению. А мне только прихрамывать, пока нога форму сапога не примет.
Адрес я запомнил. Лиговка, сто сорок один, у Обводного канала. Где воду черпали из проруби и рыбу ловить пытались. Туда и поехали. И только когда мы уже были почти на месте, я сообразил, что номер квартиры не спросил. Ничего, это просто решается. Вон, милиционер на перекрестке стоит. Он и расскажет, что к чему.
Тощий, с прозрачной кожей, постовой Рыбаков показал нам, где находится жилконтора. А дальше всё просто. Полковнику, у которого вся грудь в орденах, трудно отказать в такой пустяковой просьбе. Добрая женщина даже вызвалась проводить нас до места. Постоянно забегая вперед, она торопливо докладывала, как они тут всю блокаду работали – проверяли жильцов, выдавали карточки, опечатывали квартиры и чем-то еще занимались. Наверное, подумала, что я представляю какую-то комиссию.
Вокруг разруха, конечно. Окна выбиты, стены в следах от осколков, на асфальте воронки, кое-как присыпанные, из каких-то квартир вверх тянутся следы копоти от пожаров. И ни одного деревца нигде. Я даже попытался вспомнить. Нет, не видел. Наверное, на дрова порубили всё.
Я задумался и даже не заметил, как мы вошли в подъезд.
– Вот она, двадцать седьмая квартира… Ефремова Софья Николаевна с дочерью, Ниной Викторовной, значит, – сказала представительница жилконторы, стараясь не очень коситься на Дробязгина, державшего вещмешок, довольно сильно пахнущий колбасой.
Надо будет и ей продуктов дать. Да тут хоть по сторонам не смотри, хочется последнее с себя снять и отдать.
– Звоните, – сказал я.
– Так электричество не дали еще, – пожаловалась дама и забарабанила в дверь. – Ефремова! Софья Николаевна! Откройте! Пришли к вам!
Примерно через минуту в квартире раздались шаркающие звуки, будто кто-то шел по полу в лыжах, и дверь приоткрылась. В щелочку, ограниченную натянутой цепочкой, высунулась часть лица моей бывшей будущей тещи.
– Что случилось?
– Вот, к вам, – жилконторщица показала на нас, вновь остановив взгляд на Дробязгине и его драгоценном мешке.
– Вы? – удивилась Софья Николаевна. – Как?..
– Так вы же сами адрес сказали, – объяснил я ей причину вторжения. – Впустите?
– Ой, конечно, как невежливо вышло, – забормотала она, захлопнула дверь, загремела цепочкой и открыла ее настежь, да так резко, что ей пришлось просеменить вслед пару маленьких шажочков. – Заходите, конечно. И вы, товарищ, – кивнула она нашей провожатой, – тоже заходите. Милости просим.