— Прекрасно. Можете забрать свои ценные бумаги обратно. На базаре, конечно, на них ничего не купишь, но для каждого из нас они — дороже золота. Храните их, как зеницу ока. Однако не станем терять драгоценные минуты, время — тоже деньги, как говорят деловые люди. Ты, Ростовский, можешь идти, а с молодым человеком мы еще потолкуем.
Худощавое лицо бухгалтера с резко очерченными губами и волевым подбородком оставалось непроницаемым. Темно-карие, почти черные глаза рассматривали посетителя так, как будто приценивались к нему.
— Моя фамилия — Удалой… Петр Григорьевич. Если не возражаете, я буду называть вас на ты, хотя бы по праву старшего по возрасту. Заочно я уже познакомился с тобой, много одобрительного слышал от Ростовского и сужу уже не только по словам, но и по делам. Поэтому буду краток. Нам для важного поручения очень нужен подходящий человек. Выбор остановили на тебе. На наш взгляд, ты вполне подходишь, чтобы справиться с особым заданием. Какое задание? А вот какое — вербовать церковнослужителей в нашу организацию. Это не так просто. Впрочем, не все ли равно, от какой организации придется действовать. Со временем узнаешь все, — таинственно сказал Удалой. — Важен ведь прежде всего результат. Главное — установить связи с церковнослужителями, а уж потом, в конечном итоге, завладеть церковными ценностями, которые нам так необходимы, чтобы продолжать единоборство с большевиками.
Студент задумался. «Не попасться бы на крючок. Не отдалит ли это задание от основной цели? Ведь ничего подобного не предусматривалось при определении задания. Отказаться? А под каким предлогом? Нет. Это невозможно. Отказ может насторожить и поставить всю операцию под угрозу срыва».
Удалой уже выжидающе барабанил по столу длинными холеными пальцами.
— Ну, как? — нетерпеливо спросил он.
— Боюсь, что не справлюсь. Среди духовных лиц никогда не был, ни в быту, ни по службе не приходилось как-то общаться с представителями этого круга. Единственный опыт — церковно-приходская школа, которую когда-то окончил.
— Дело, конечно, непростое, согласен. Но ведь не боги горшки обжигают. Пройдешь подготовку. Наставник у тебя будет подходящий — поп-расстрига, наш человек. Надеюсь на твои способности.
— Ну что ж… Если уж так надеетесь…
— Мы все обдумали, прикинули, взвесили. Теперь ближе к делу. Будет изготовлен соответствующий документ, или, как сейчас модно называть, мандат, удостоверяющий, что ты представитель Московского синода и находишься в этом краю в связи с переучетом церковных ценностей и возможностью их пожертвования в пользу голодающих. Большевики вон только и галдят о том, что церковь не притесняется, и что по их законам гражданам России предоставлена свобода вероисповедания. Тан что с этой стороны ты окажешься вне всяких подозрений у чека. Твои полномочия будут распространены на многие приходы не только на территории нашей области, но и за ее пределами. Если, паче чаяния, твоим длительным отсутствием заинтересуются, к примеру, чекисты, то всегда можно будет сослаться тебе, что по делам службы был в каких-нибудь отдаленных приходах. Ну, так как? Убедил?
— Благодарю за доверие, — сдержанно согласился Студент.
— В таком случае сейчас же отправляйся к нашему попу-расстриге. Адрес я тебе дам. Завтра же, пополудни пожалуй опять ко мне за документами. К тому времени они будут готовы.
— Прийти одному? — спросил Студент.
Удалой усмехнулся:
— Надеюсь, не заблудишься? Теперь тебе Ростовский не указ: у него — свое дело, а у тебя — свое. Распишись вот на этом бланке.
Студент расписался, собрался уходить.
— Вот адрес бывшего священника. Ему о твоем задании — ни слова. Вообще все должно оставаться в строжайшей тайне, и Ростовскому тоже ни-ни. А теперь, если нет у тебя вопросов ко мне, до скорого свидания…
VII
Флигель попа-расстриги стоял на восточной окраине города. Когда Студент вечером вышел оттуда, ему пришлось прошагать не один километр, чтобы добраться до «своего» дома. От мысли встретиться с товарищами из чека он сразу отказался, так как был уверен, что новые его «хозяева» слежку за ним не сняли, а, скорее всего, усилили… Теперь главное — не дрогнуть, не растеряться, не ошибиться. «Ты не имеешь права на ошибку», — снова вспомнились слова Горбунова. Надо все хорошенько обдумать…
И еще одно обстоятельство беспокоило: как уберечь Гирыша, к которому привязался как к младшему брату? Как его уберечь от волчьих законов «малины» и пригревшей ее анархии? От них так просто не уйдешь, под землей найдут и убьют из-за страха, что о них узнают в милиции. Значит, надо уговорить парнишку, чтобы он ничего не предпринимал, не вздумал уйти от них во время этого вынужденного расставания…