Больше всего сейчас Горбунова тревожил намечавшийся Гулавским разгром хлебного эшелона на перегоне возле Урома. Он пытался прилечь, чтобы хоть на полчаса вздремнуть, но сон не шел, взгляд то и дело упирался в телефонный аппарат: он ждал звонка. Только под утро Горбунов заснул, сидя за столом. Разбудила его пронзительно резкая трель телефона. Александр Иванович схватил трубку:
— Алло! Слушаю! Это вы? Докладывайте!
— Попытка ограбления эшелона предотвращена, — бодро говорил Ухов. — Грабители арестованы. Потерь личного состава нет. Действовали совместно с дивизионом, бойцы проявили геройство и отвагу. — Ухов замолчал, словно осекся на полуслове.
Горбунов насторожился:
— У вас все, товарищ Ухов?
— Все, — голос в трубке прозвучал не очень уверенно.
— Как все? А Гулавский? Я спрашиваю, где Гулавский? Его взяли? Нет? — Председатель почти кричал в трубку. В ответ с другого конца провода донеслось, как Ухов без надобности продул трубку телефона.
— Гулавского на станции не оказалось… — наконец признался он упавшим голосом.
— Алло! Как?! Почему не оказалось? Где он может быть?
— Не могу предположить, Александр Иванович. Ума не приложу…
— У вас все? — уже спокойнее переспросил Горбунов.
— Все. Подробности доложу по прибытии, — подтвердил Ухов по-прежнему виновато.
Горбунов не успел положить трубку, как зазвонил второй телефон.
— Алло! Слушаю, товарищ секретарь. Да. Бухгалтер при задержании застрелился… Налетчиков на эшелон взяли… Потерь нет, раненые имеются… Нет, Гулавский пока не задержан… Постараемся, товарищ секретарь.
Когда разговор с обкомом партии закончился, Горбунов подумал: «Ну и задачку задал ты, товарищ секретарь! С одной стороны — „любой ценой“, а с другой — „пусть не лезут под пули“… Одно с другим не сходится. Здесь одна цена — цена риска, без которого не обойтись. Кто бы, впрочем, говорил, но не ты, товарищ секретарь. Сам-то почему не кланялся, а лез под эти самые пули?..»
Горбунов спустился в дежурку.
— Вот так-то… — Он прошел к столу, оперся о него локтями и устало, не глядя на Белокрылова, проронил: — Одна запятая, и все летит вверх тормашками. Что будем делать? На станции Агрыз Гулавского не оказалось…
Это непредвиденное обстоятельство Белокрылов воспринял как личную неудачу. Выходит, он зря рисковал и с таким трудом подбирался к «хозяину»? Или в чем-то допустил неточность? Может, в разговоре с Гулавским или в поведении при встрече? Вызвал подозрение у опытного и умного врага…
Как бы там ни было, но особое задание, выходит, он не выполнил — так решил Белокрылов. У него теперь есть лишь единственная возможность сделать это…
— Александр Иванович, разрешите мне попытаться еще раз встретиться с Гулавским?
— Когда? Где? — насторожился Горбунов.
— В лесу. На явочной квартире. Прямо сегодня вечером. По установленному графику он должен быть там только завтра. Но после сегодняшней неудачи с ограблением хлебного эшелона, о котором, он уже, несомненно, знает, Гулавский перебрался со станции Агрыз в более надежное место, скорее всего — в свое лесное логово. Ему, как волку, необходимо сейчас отлежаться, переждать тревожную обстановку.
Горбунов ответил после некоторого раздумья.
— Какой-то резон в твоем предположении есть… Но ты был на этой явочной квартире всего один раз, и привели тебя туда с завязанными глазами. В таком положении запомнить лесную тропу, по которой тебя вели, трудно. Так?
— В общем, да. Но я запомнил. Специально в уме проверял себя уже не один раз. Я старался запомнить направление и расстояние по числу шагов. Найду тропу и явочную квартиру. Только разрешите.
— И все-таки одному не разрешаю. К тому же, приход без вызова сам по себе риск, тебя могут запросто пристрелить еще до того, как ты войдешь в дом. Надо основательно продумать все детали, все возможные осложнения. Лесная охрана наверняка подкуплена или запугана Гулавским. Скрытое оцепление произвести невозможно — это значило бы спугнуть его раньше срока. А может быть, и пугать уже некого — сидит тот «хозяин» себе в вагоне поезда сейчас и под стук колес посмеивается над нами.
— Нет, я так не думаю, Александр Иванович. Ему нужно золото. Он верит, что золото мною, то есть Иеронимом, для него уже собрано и в большом количестве.