— У нас как-то формат мероприятия другой, нет? — с сомнением тяну, выдувая тонкую струйку в открытое окно. — Дети, благотворительность, золотые горы со скупыми слезами на глазах?
Лицемерные рожи моментально предстают перед глазами в тот момент, когда мимо моего автомобиля протискивается чей-то черный майбах. Плевать им и на детей, и на их болезни. Задач показной щедрости множество: скрыться от налогов, отмыть деньги, выебнуться перед остальными широким кошельком, вылечить рейтинг. Самое главное, погромче орать в социальных сетях.
Похоже, Сергей Воробьев единственный вымирающий мамонт благотворительности, которого на самом деле беспокоят детские жизни.
— Предлагаю зацепиться за «дети». Вот пусть и почувствуют себя детьми. Огромный шоколадный фонтан заказан. Сразу зададим высокую планку. Начнем со спонсоров мероприятия. Лазаря отправим к детям, Воробьевых туда же. С ними проблем не будет. Ленок отлично справится с ролью ведущей, прошлый раз скучала сидела. А тебя выпустим на сцену.
— Репертуарчик не подходит, — нервно раздираю горло, зависнув на рамке с номером завернувшего за угол к подъездам, авто. — Бред какой-то.
Липкое предчувствие вонью протухших яиц сжимает желудок и бурлит кипящей желчью. Инстинктивно стискиваю зубы до скрежета. Двор тупиковый. Что меня смущает? Мало ли к кому на окраину приехал высокопоставленный ухажер?
Но внутри так и цедит леденящий душу холод.
Он не проходит и после следующих десяти минут разговора, пока я кошусь на распахнутую форточку.
Что-то происходит. Не знаю, что, но волосы на теле встают дыбом.
— Ты там живой? — окликает Лева, пока я пытаюсь понять, что мне так не нравится.
— Я согласен, — выдаю, чтобы быстрее закончить разговор. — Дальше с Мариной.
— Договорились, — с подозрением откликается Лева. — Олег, у вас все в порядке?
— До встречи, — отзываюсь и сбрасываю вызов.
В следующую секунду показавшаяся в окне тень звонкой пружиной подбрасывает меня с места.
Глава 15
Лена
Глава 15. Лена
— Лена, — тихое шипение за тонкой дверью пробирается колючей проволокой в легкие и вынуждает попятится. — Не глупи.
Сердце стискивает ледяной кулак. Воздух застревает в легких и обращается в лед. Царапает острыми краями нежную мякоть, впивается заточенными зубцами в мозг.
— Уходите, — скриплю, оглядываясь вокруг. — Уже поздно, я не принимаю гостей.
Угрожать полицией бестолку. Пока они приедут, хлипкая дверь слетит с петель.
Зачем он пришел? Как узнал, что я здесь?
Мы часто встречались с Александром Самуиловичем в прошлом. В доме моих родителей, в его доме. Ходили на одни и те же приемы, да и в целом много общались. Он помог, когда отец заболел. Дал денег, поддерживал первое время.
Пока все не стало слишком плохо. И не появился Олег.
По известной лишь богу причине, мой отец так и не захотел разглядеть гнилую сущность своего лучшего друга. Тайна, которую еще предстоит разгадать.
— Дорогая, я не отниму много времени, — шелестит за дверью, пока я судорожно тыкаю по экрану, набивая сообщение Лазарю. — Я когда-нибудь тебя обманывал?
— Финансовые махинации в компании моего отца за ложь не считаются?
Смеется. До пробирающей до костей дрожи.
— Щенок уже и этот грех успел на меня записать? — кашляет, а затем меняет тон. — Или открывай, или отойди от двери подальше.
— Хорошо! Минута, Александр Самуилович. Я не одета.
— Договорились, — хмыкает за дверью, пока я оглядываюсь вокруг.
Чувствую себя параноиком. Хватаю стоящий на тумбочке перцовый баллончик. Приобрела по случаю переезда в халупу с вечно неработающим домофоном. Удобная штука. Легко помещается в карман широкой толстовки, которую я таскаю на улицу в случае необходимости выйти из дома поздно вечером одной.
Выключаю музыку, включаю диктофон. Проверяю, чтобы запись шла и не прерывалась из-за недостаточной памяти. Вряд ли Александр Самуилович собирается мне угрожать или поведать свои планы, но лучше перестраховаться.
Не зря же он приперся.
Смотрю в зеркало. Мельком. Исключительно, чтобы убедиться, что из карманов ничего не выпирает. Затем, состроив самое безразличное выражение лица, решительно распахиваю дверь.
Естественно, он не один. Два квадратоподобных охранника протискиваются внутрь. Мельком осматривают помещения, а после них входит Александр Самуилович.
— За дверью подождите, — кивает бессловесным истуканам. — Чай предложишь?
Я бы с удовольствием предложила стрихнина, но удерживаю язык за зубами. Под прилипшим к спине скользким взором, вожусь с чашками, мысленно прикидывая, сколько времени потребуется другу, чтобы добраться до меня.
Если он вообще прочитал мое сообщение.
— Слышал, Сёма активно поправляется? — приподнимает густые седые брови и дует на гладкую водную поверхность.
В черных глазах — пустота. Ни грамма тепла, участия и понимания. Такой же холодный и серый, как его костюм. Радует, что не пришел строить из себя заботливого дядюшку и оставил маску за порогом квартиры.
С другой стороны, малодушно хочется, чтобы все известное о нем стерлось из памяти и навечно растворилось в кошмарной темноте.
— Вы о папином здоровье зашли поговорить? Более подходящего времени не нашлось? — огрызаюсь и брезгливо отодвигаю кружку.
В его компании не хочу ни есть, ни пить. То и дело всплывает лицо Лазаря в день, когда тот буквально ввалился в наш дом.
Как можно так поступить с собственным сыном?
— Нет, — зло усмехается, глядя на мою реакцию. — О твоем муже.
— У нас все хорошо, спасибо, — откликаюсь под колкий смешок.
— Конечно. А в собачьей конуре ты живешь по зову сердца.
— С чего вы взяли, что я здесь живу? — недоуменно пожимаю плечами.
Поджимаю губы и скрещиваю на груди руки в попытке защититься.
— Мы прячемся здесь от журналистов, — заученно выдаю подготовленный заранее ответ. — Периодически. Вы же знаете, как они достают? Олег скоро приедет.
— Большей глупости и не слышал, — хитро щурится, от чего в черных радужках блестит ледяной металл. — Сделаем вид, что я поверил.
— В любом случае, Александр Самуилович, наши отношения вас не касаются.
— Щенок отнял у меня сына! — внезапно рявкает, а я подпрыгиваю от неожиданности.
Дряблое лицо неожиданно заостряется: проступают скулы, жесткая линия челюсти. Желваки бродят под кожей, а из-под опухших век серебряным потоком льется неприкрытая ненависть.
Он наклоняется ниже, а палец, похожий на сардельку, зависает в воздухе в миллиметре у моего носа.
— А ты, сучка, ему помогла. Поэтому меня касается все, что касается вас.
— Сбавьте тон, — грозно скриплю сквозь зубы. — И руку уберите, пока по локоть не откусила.
А у самой в груди трусливый заяц. Дрожит, колотится, огромными лапами бьет по желудку.
Особенно, когда ненависть во взгляде подергивает тошнотворная медовая поволока. Перекошенный рот тянется в полуулыбке, а затем зависшая перед носом рука внезапно перемещается вниз. Александр Самуилович до хруста стискивает мою ладонь и смотрит при этом с таким пошлым желанием, что меня передергивает.
— Руку, — рычу, пытаясь извернуться и найти баллончик.
Как назло, он с другой стороны завалился под подкладку в узкую, едва заметную дырочку в кармане. Спину прошибает пот.
Страх, похожий на паутину, забивает ноздри и при каждом вдохе проникает лишь глубже в стонущее сознание.
— Я знаю, что ты не виновата, моя маленькая девочка, — извивается мерзкой змеей.
Игнорируя сопротивления, поднимает сжатый кулак. И до блевоты мерзко целует хрустящие от напряжения костяшки.
— Он тебя заставил, не сомневаюсь. Но не волнуйся. Я избавлю тебя от него навсегда, — голос понижается до трагического шепота, а Александр Самуилович закрывает глаза и прижимается щекой к моей руке. — И мы будем все вместе. Ты, я и Женя.