Взгляд невольно упал на перекошенный Лилин крест. Свет луны скользнул по изображению и на мгновение мне показалось, что она улыбнулась.
Чего только не привиделось мне тогда.
Я поднялся на ноги и схватился за лопату под стон протестующих мышц. Не заставлять же старика его же яму закапывать? Кардио на сегодня и без того на тот день было достаточно.
«Давай уберемся, я взял необходимое. Еще долго сюда не попадешь. Пиздец, вы, москвичи, безответственные. Могилы запустили. Кто так делает? Это кто рядом с Лилей?»
Он сначала тихонько рассказывал, а когда стандартные вопросы закончились, замолчал. В полной тишине, под звон собственных мыслей, мы ковырялись до утра. А когда приехали в больницу, Александр Самуилович попросил переделать часть документов.
Он захотел оставить имущество Кирюше. Мотивировал тем, что Аня не примет, Женя послушает ее, а он очень хотел, чтобы у внука осталась основа для старта.
«Иначе на хуя я столько лет пахал, если моим внукам придется заново? Они жили в помойке какой-то, ты видел этот район? Если Кирюша хоть на десять процентов похож на свою мать — разделит честно, когда вырастет. Как решит. И вы примете его выбор. А ты расскажешь Жене о вашем родстве немедленно. Хватит с нас тайн. Заврались, тошнит, сука. Он должен знать, что не один. И, блядь, христа ради, Кирилл должен стать Лазаревым. Нужно? На коленях перед Аней ползать буду. Достаточно того, что у меня сын — Шершнев».
Я промолчал. Мы наговорились на двадцать лет вперед. Голова трещала, а от недавнего стресса качало на волнах так, что в квартиру решил добираться на такси. Я сомневался, что ничего не напутал с препаратами, поэтому притормозил у кабинета врача, когда передавал Александра Самуиловича.
«Последний вопрос», — сказал он, остановившись у двери своей новой палаты, — «Если я поправляюсь… Где я буду жить? Куда ты меня выписал?»
«У меня квартира на юге Москвы. Теперь ты прописан там,» — ответил я и поспешно растворился, чувствуя лопатками знакомую усмешку.
Жене я рассказал. В этот же день. Позвал его и Аню к себе в офис.
Он промолчал, когда увидел на мизинце знакомое кольцо. Я хотел отдать семейную реликвию Лазаревых Николаю Игоревичу, но тот покрутил побрякушку в руках, а после, молча, натянул мне на руку.
«Это талисман Санин, Олег. Носи, если Лене не хочешь дарить. Он ему жизнь столько раз спасал, и тебе спасет».
Я бы и рад снять, но Коля Левый накрутил его так, что не мыло, не масло не помогли. Оставался вариант с больницей, но времени до встречи с Женей не было. Поэтому я сидел и от волнения крутил ебанный обруч. А нервничал так, что нихрена не мог прочесть по глазам брата. Поэтому выложил сплошным потоком. От начала и до конца.
«Почему молчал?» — только и спросил он, буравя чертов золотой обруч непроницаемым взглядом.
«Шесть лет назад я предал тебя, брат. Взял деньги у старого козла взамен на обещание никогда к вам не приближаться. Поклялся молчать о нашем родстве. Он говорил, что больше не тронет тебя. Как видишь, мы оба не держим слово. Это мое извинение. Простишь меня когда-нибудь?»
Документы на фирму и имущество Самуиловича перекочевали в руки брата. У Александра Самуиловича не осталось ничего. Теперь все принадлежало Жене и Кирюше.
Он ничего не сказал. Молча взял Аню за руку и вышел из кабинета, не говоря ни слова. Но в груди, наконец-то, наступил покой. Чертов камень, перекрывающий дыхание, с гранитной крошкой, забивший легкие под завязку, наконец-то рухнул с плеч.
Женя простит.
Чего не сказать о Лене.
Потому что я поступил, как последняя тварь. Подготовленную кипу документов на дом, холдинг Соловьева, движимое и недвижимое имущество, за исключением Московской квартиры и моей машины, и развод оставил в спальне на тумбочке. Поставил номер в черный список и не говорил не с ней, не с родителями до момента их возвращения из Питера.
Хотел дождаться ее в доме, но не смог.
Потому что прекрасно знал, что хватит одного взгляда на нее, чтобы передумать. Нет. Она хотела свободу, она ее получила. А наблюдать за тем, как она с облегчением вздыхает, избавившись от меня, я просто не мог.
Мне нравилось уходить с иллюзией нужности, что так плотно окутывала последние дни. Лена заслужила нормальную жизнь. И она ее получила.
Наверняка уже сейчас прочитала письмо и увидела билет на острова. Отдохнет, проветриться и избавиться от налета зависимости, который я в нее вселил.
А я… я буду в порядке. Когда-нибудь обязательно.
У меня есть Женя, Аня, Саня. Сергей. Кирюша, вселяющий желание жить одним взглядом. Мама с непробиваемой броней и тетей Зи. Николай Игоревич. Людвиг.
Они не дадут мне скатиться. Никогда. Вытащат за шкирку, даже если будет совсем плохо.
Как сейчас, когда грудь прожигает ебаным напалмом, а из горла рвутся глухие беззвучные хрипы, от которых я задыхаюсь в сраном ненужном теле.
«Я люблю тебя. Очень сильно люблю. Больше жизни», — крутится в голове, пока я с трудом погружаюсь в обеспеченное таблетками и теплой маминой ладонью на спине забытье.
Глава 51
Лена
Глава 51. Лена
— Ну я тебе сейчас устрою, — ворчу с порога, закинув ключи от дома на полку. — Маруся, включи музыку для избиения человека! Слышишь, Шершнев? Тебе лучше надеть хоккейную защиту, пока яйки по лестнице не покатились!
Коридор звенит тишиной и чистотой. Отполированная до блеска гостиная встречает мирным потрескиванием камина, когда, шаркая тапочками, я прохожу внутрь.
О последних событиях я знаю от Жени. Он крайне удивился узнав, что Олег не разговаривал со мной и родителями.
«Слушай, да в порядке был. Загруженный немного, а, в целом, обычный Олег».
Мы вместе пришли к выводу, что после произошедшего ему нужно немного повариться в себе. Поэтому, под уговорами наших родителей, я не сорвалась следом за мужем и с трудом дождалась возвращения домой.
Тетя Таня вела себя, как обычно, лишь изредка поджимала губы и смотрела пустым взглядом перед собой, а папа вовсе молчал, игнорируя и экскурсии, и мамино неестественное обострившееся желание обойти дворцы за три дня.
Только Людвиг оставался невозмутим. Разговорчивее обычного, он буквально силком заставлял нас общаться, двигая невыносимые часы быстрее.
Впервые в жизни Питер меня не радовал.
Дни тянулись резиной, а в груди засело тревожное чувство. Токсикоз усилился и под влиянием напряжения я провалялась планируемые выходные в номере. Нашем, здоровом, предназначенном точно не для одинокой депрессии.
— Лена, добро пожаловать домой, — отбивает механический приятный голос, пока я стягиваю босоножки и избавляюсь от чемодана. — По вашему запросу ничего не найдено. Подобрать плейлист под ваш вкус?
— Олег! — кричу, сглатывая тяжелую слюну. — Ладно, я понимаю, серьезно. Вылезай. Сильно бить не буду, обещаю.
Дом звенит пустотой и холодом. Несмотря на теплое начало лета, я ежусь и обхватываю себя руками. Похоже, впервые в жизни понимаю, как пахнет та самая морозная свежесть из рекламы. Снегом, чистым бельем и белизной. Словно меня саму продезинфицировали изнутри, вымыв все живое из души.
Нет аромата жженной сосны. Он испарился без следа.
Остались лишь маленькие резные снежинки, повисшие в воздухе под ребрами. Они звенели и падали острыми льдинками вниз, с каждым шагом наверх быстрее. Крупный горох мурашек стучит по коже синхронно с ударом подошв о пол.
Идиот. Хронический идиот.
— Девочки, я убью вашего папу. Но для его же блага, — скриплю зубами, поглаживая напряженный низ живота. — Если человек — идиот, что маме остается делать?
Кажется, они со мной согласны. Или нет? Потому что когда я влетаю в нашу спальню, кишки подозрительно крутит, а к горлу подкатывает тошнота.
На негнущихся ногах подхожу к аккуратно сложенной кипе бумаг. Затуманенный взгляд скользит по строчкам со скоростью света. Смысл написанного доходит до меня с трудом.