— Пешком? В разгар осени? В грязи утонем. Оставим на потом, пусть подморозит. А завтра в Севрюкаево. Тоже село, только не в Безенчукском, а в Ставропольском районе. На «Ракете» прокатимся. К последней «Ракете» на пристань и приходите. Слышите? Кайф, кхе-хе-хе! Да, вот еще что. Обратно на лодке, теплее одевайтесь, телогрейки там ватные, штаны, хорошо бы сапоги резиновые.
— Чего же, босс, тянул, коли есть где погреться?
— Хотел, чтобы там денег побольше накопилось. Но раз вам не терпится — махнем!
Севрюкаево им повезло. Ни одна черная кошка не перебежала дорогу, ни одна дворняжка не тявкнула. Безмятежно спали и жители, не ведая о том, что в их родном селе творится настоящий разбой. Выставив в окне стекла, сначала грабители проникли в правление колхоза, взломали в бухгалтерии сейф,-из которого забрали восемьсот пятнадцать рублей. Потом тем же способом влезли в помещение сельского Совета и теми же приспособлениями, ножовкой и «фомкой», вскрыли еще один сейф, в нем добыча оказалась богаче — две тысячи четыреста шестьдесят рублей. В одном здании с сельсоветом находились отделение связи и сберкасса, воры не обошли стороной и их. В то время как Венька Ковалев нес на улице «караул», его брат с Курасовым, меняя друг друга, пилили петли третьего по счету сейфа. Запыхались, взмокли, зато не напрасно. У отделения связи похитили две тысячи пятьсот восемьдесят шесть рублей да у сберегательной кассы — триста два рубля.
Село покинули так же бесшумно, незаметно, как и вошли в него. Подсвечивая карманным фонариком, разделили на пустынном в этот поздний час берегу Волги деньги — Курасову две тысячи сто шестьдесят три рубля, Ковалевым — ровно по две тысячи.
— Поработали, кхе-хе-хе! Теперь домой.
Полчаса спустя из тех, что находились на берегу, выбрали нужную лодку — удобную, вместительную, со стационарным мотором. За руль сел Виктор, Курасов с Венькой разместились на задней лавке.
Разрезая острым носом по-осеннему неприветливую тяжелую воду, лодка выбралась на простор реки, стала резво отсчитывать километр за километром. Промелькнула Винновка, остался позади остров Быстренький, и вот уже вдали заполыхало зарево Куйбышева. Курасов снял перчатки: пора! Хотя и не держался он никогда за руль, до города как-нибудь дотянет. Ну а у голубчиков вечная стоянка, кхе-хе-хе, здесь, место безмолвное, глубокое, булькнут — поминай как звали. Напялили, безмозглые бараны, ватники, сапоги, чего он, кхе-хе-хе, и хотел.
Рассчитал Курасов все заранее. Сперва ударит Веньку в спину, между лопаток, ножом, затем всадит из обреза заряд в Виктора и незамедлительно обоих за борт, чтобы и капелька крови не просочилась в лодку, ее ведь не утопишь. Правда, прежде чем отправить брательников к ракам на дно, выгребет у них деньги, но это не страшно, потребуются считанные секунды.
Слегка раздвинув ноги, Курасов уперся ими покрепче в дно лодки, сунул правую руку в карман плаща, стиснул ребристый черенок ножа, левой рукой вытащил из-за пазухи обрез, под рев мотора взвел курок. Только-только собрался нанести удары, показался встречный катер. Излучая частые световые сигналы, мчался он с неправдоподобной скоростью.
«Чтоб тебя черти проглотили!».
Едва катер скрылся, из-за крутого поворота, у Под- жабного, выплыл трехпалубный дизель-электроход. Озаренный яркими огнями, он старательно и весело разгонял вокруг себя предрассветную мглу.
«Да провались ты все на свете!»
Взбешенному Курасову пришлось снова в карман спрятать нож, осторожно спустить курок — лодка мчалась уже мимо Коровьего острова, город был рядом.
На берег сошли сразу же, как только миновали устье Самары, у элеватора. Прощаясь с Ковалевым, Курасов предупредил:
— Через две-три недели еще прокатимся по Волге, А без меня не смейте!
— Лады, босс, будь спок, — отвечали братья.
Они и не догадывались, что полчаса назад были на волосок от смерти.
Уж если повезет, то повезет, а нет, так нет. Мог ли предположить Курасов, что две-три недели, которые требовались ему, чтобы заново подготовиться и привести в исполнение свой приговор над братьями
Ковалевыми, окажутся роковыми для всей его шайки? И мысли не допускал! Четыре тысячи рублей, рассуждал он, двоим на полмесяца вполне достаточно, тем более что у обоих, вероятно, есть и накопления. Тут Курасов не ошибался. Но он не взял в расчет то, что болезнь, которой сам же заразил Ковалевых — денег, денег, как можно больше дармовых денег! — подобно раковой опухоли пустив невидимые корни по всему телу Виктора и Веньки, в первую очередь поразила их мозг. Поэтому не приходится удивляться, что срок, назначенный для выхода на очередной грабеж, показался Ковалевым слишком растянутым, они решили, разумеется, тайно от главаря, сократить его по крайней мере наполовину.
Была и еще причина, побудившая Ковалева-старшего нарушить запрет Курасова. Ему надоело ходить в учениках, он был уверен, что может уже сам возглавить свою собственную шайку, ибо воровскую школу прошел отменную: старательно перенял все, что знал, что умел Курасов. А знал и умел тот поразительно много, чем неизменно, особенно в последнее время, вызывал у Виктора искреннее восхищение и преклонение. Верно, на первых порах все эти пропитанные специальным составом перчатки, чтобы отбить нюх у сыскных собак, заметание следов, выбор ненастных ночей, когда, как известно, хороший хозяин собаку со двора не выпускает, Виктор считал излишними. Теперь, став матерым жуликом, понимал: только благодаря именно этим и многим другим предосторожностям, ухищрениям грабежи проходят без сучка и задоринки. Потому-то подготовку к самостоятельному грабежу он провел точно так, как делал то Курасов. Скопировал даже приобщение к своей шайке новых членов — семнадцатилетних Митьки Щекина и Гриньки Камкова.
— Дело нешуточное, понятно? Слово мое — закон. А ежели что, то вот, — вынул из-под полы пиджака новенький, сделанный из малокалиберной винтовки обрез. — И у Веньки такой же, не посмотрит, что вы ему дружки. Понятно?
Митька с Гринькой заверили, что понятнее некуда.
— Лады. Начнем с колхоза имени Первого мая...
В село Калиновка, где находился этот колхоз, приехали они на поезде в дождливую слякотную ночь на пятнадцатое ноября. Не доходя до здания, в котором были расположены продовольственный и промтоварный магазины Сергиевского райпо, остановились. Виктор приложил пальцы к губам, что означало: не шевелитесь, смотрите, слушайте.
Прошло больше четверти часа — ни одной подозрительной тени, ни малейшего настораживающего шороха. Лишь монотонное постукивание дождевых капель да тоскливое завывание ветра в оголенных ветках деревьев. Виктор наклонился к уху Гриньки, прошептал, чтобы тот стоял на страже, остальным подал знак рукой: за мной.
Выставлять стекла из окна продовольственного магазина, как было намечено заранее, не потребовалось, его двери неожиданно легко поддались ломику. Но это оказалась первая и последняя удача. Денег они не нашли, и из продуктов взять было нечего. То же самое и в промтоварном магазине: сколько ни шарили — ни копейки.
Ковалев распорядился:
— Берите «котлы»[1], «кишки»[2], чего попадется.
«Попались» одеколон с духами, джемпер, женские сорочки — всего на сумму двести пятьдесят четыре рубля восемьдесят копеек. Это на четверых-то? Овчинка выделки не стоит! Злые, раздосадованные, жулики присоединились на улице к своему «часовому». Следовало посовещаться, что делать дальше. Внезапно почти рядом раздалась команда поднять руки. Ковалевы схватились за обрезы, однако выстрелить не успели. Вокруг запястий того и другого коротко щелкнули металлические наручники.
Разрезая фарами темноту ненастной ноябрьской ночи, закрытая милицейская машина мчалась в город. Уткнувшись взглядом в решетку, которой было заделано оконце машины, Виктор Ковалев снова и снова спрашивал себя: где он промахнулся, в чем просчитался? Спрашивал, не подозревая, что более тридцати лет назад такой же точно вопрос задавал себе его учитель Курасов. Но если тот действительно сделал тогда по недостаточной еще воровской опытности какие-то промашки, то Ковалев избежал их полностью. И тем не менее ошибку, единственную, зато свойственную для всех преступников, он совершил, а именно: оценив весьма высоко свои воровские способности, он одновременно принизил способности тех, кто стоит на страже правопорядка и законности. В данном случае ими были сотрудники милиции подполковник Иван Михайлович Садкин, капитан Александр Николаевич Алексеев,- старшие лейтенанты Борис Константинович Переславцев, Александр Юрьевич Попов и их товарищи по трудной, сложной, нередко смертельно опасной, но такой почетной, а главное, нужной людям службе.