— Мне так и так нужно побывать на десятом лесоучастке. Там у нас бригадир молодой, неопытный. Я к нему давненько не заглядывал.
Старшина понимал, что это повод, и обрадовался: «Кажется, клюнуло!..»
И снова они втроем сидели у костра. Все было, как прежде, и все не так. Ломанский изображал из себя хлебосольного хозяина.
Придвигая ближе к Мигунову миску с ухой, толковал:
— Когда-то еще случай представится, чтобы вот так, по-простому, по-свойски посидеть.
Ломанский говорил и говорил, все более откровенно выказывая свое расположение инспектору и все больше пьянея. И наконец, чувствуя, что коснеющий язык уже слабо повинуется ему, признался:
— Кажется, я того, ребята. Извините. Спать-спать.
Мигунов, поддерживая отяжелевшего, словно налитого чугуном директора, проводил его до сарая, помог снять ботинки, раздеться. Николай Юрьевич длинно и вкусно зевнул. Старшина повернулся, чтобы выйти наружу, как вдруг Ломанский внятно, с отчетливой вопросительной интонацией произнес:
— Моя милиция меня стережет?..
Винокуров готов был поклясться, что эти слова принадлежали трезвому человеку. В мертвой тишине он медленно, сдерживая себя, обернулся и, делая вид, что не расслышал, ответил:
— Бережет, бережет, Николай Юрьевич. С таким стражем, как Шалдаев, мы с вами не пропадем. Все будет в порядке...
Старшина постоял, ожидая, что еще скажет директор. Но тот, далеко откинув за голову правую руку, лишь сладко посапывал. Минут через десять стали устраиваться на ночлег и его спутники. «Заснули» они быстро.
Лежа бок о бок на деревянных нарах, застланных овчинными полушубками, трое мужчин ритмично дышали, порой что-то бормотали «во сне». Медленно, по каплям, испытывая терпение людей, которые только делали вид, что спят как убитые, тянулась ночь.
Иногда вставал со своего ложа Шалдаев, выходил из сараюшки, прислушивался. Ему по штату положено было дремать вполглаза.
Наутро Ломанский был свеж как огурчик. Таким он оставался и в течение всего дня, когда вместе с Мигуновым объезжал места, где уже полным ходом шли работы по сталкиванию в реку застрявших на отмелях и косах бревен. Ничего не изменилось, не добавилось к тому поведению Николая Юрьевича, к которому Мигунов привык. Нервы у Ломанского, по всему видать, сотканы из прочного материала. И все-таки Винокуров все более утверждался в мысли, что фраза, вырвавшаяся у Ломанского накануне в сарае не случайна.
Значит, он что-то заподозрил.
Значит, нужно теперь быть готовым к любой провокации с его стороны. Дело шло к развязке.
Всем своим видом Ломанский как бы опровергал эти предположения Мигунова. Строго, но без нервозности отдавал распоряжения подчиненным. Энергия и мысль директора подхлестывали людей. Работа спорилась. Становилось ясно, что в ближайшее время прорыв на лесосплаве останется в прошлом. Все это было хорошо, однако выполнение задания, ради которого и прибыл сюда Винокуров, затянулось.
Ускорить ход событий, сам того не желая, помог участковый. Беспокоясь о главном, Шалдаев нарушил договоренность — не подходить к старшине при народе. Правда, для отвода глаз милиционер завел речь о рыбалке и лишь потом задал вопрос:
— Как наши дела? Где мне быть завтра?..
Спросил быстро, полушепотом, не зная, что Ломанский из глубины своего кабинета увидел их на улице. По тому, как несколько нерешительно приблизился Шалдаев к Мигунову, заподозрил неладное. Подозрение тотчас окрепло. Коротко переговорив, оба разошлись, смеясь чему-то. Но за смехом Шалдаева чувствовались виноватость и озабоченность. Не годился он, просмоленный тайгой мужик, на роль артиста. По нарочито веселым лицам «рыбаков», отчасти по движению их губ, а больше в силу трудно объяснимой и до сих пор не подводившей его интуиции Ломанский понял: речь шла о нем. Тогда почему ни один из двоих не пришел к нему тотчас?
С этой минуты Ломанский уже не сомневался: Мигунов приехал по его душу. И это означало, что над Винокуровым нависла грозная опасность.
...Инспектор укладывался спать, когда к нему в гостиницу заглянул директор леспромхоза.
— Послушайте, Тихон Васильевич, на рассвете я выезжаю на Камышовое озеро. На его берегах с наступлением зимы мы начнем заготовку леса. Хочу прикинуть, где подготовить площадки для верхних, а где для нижних складов. Вы как? Не желаете посмотреть? Да и озерцо, признаюсь вам, другого такого во всей округе не сыскать. Просматривается до самого дна. Щука царевной ходит. Так что заодно и отдохнем.
Мигунов развел руками, смущенно улыбаясь, как бы извиняясь за свою слабость, уже известную другим:
— Эх, Николай Юрьевич, зацепили вы меня за больное место. Что уж тут поделаешь. Едем! Да и познакомиться поближе с участком будущих разработок мне будет полезно. Из городского кабинета ведь не все увидишь.
— Это точно! — зорко глянул на него Ломанский, проверяя, искренне ли согласие инспектора. И повеселел. Замысел удавался.
К тому времени, когда солнце прогрело воздух, уха уже варилась. Ломанский, потянувшись всем телом так, что захрустели косточки, поднялся от костра, прошелся взад- вперед.
— Пожалуй, разомнусь-ка я до завтрака, — с этими словами он направился к челну; оставленному здесь кем-то из рыбаков.
Неторопливыми, сильными гребками погнал ходкое суденышко вдоль высокой стены камыша, маскирующего берега. В центре озера возвышался поросший ивняком, брусничником и березами островок. За ним, на противоположной от Мигунова стороне, через заросли пробивал себе дорогу широкий ручей, впадавший в реку...
Старшина, оставшись у костра, помешивал длинной деревянной ложкой в котелке и краем глаза наблюдал за Ломанским. Неспроста поехал тот сейчас: хочет убедиться, нет ли кого постороннего на озере. Успел ли Шалдаев взять из тайника записку?
Если успел — хорошо, если нет — придется рассчитывать только на себя. А в том, что противник готовится к решающей схватке, Александр Филимонович не сомневался. Лишь одно неизвестно какой способ борьбы предложит он.
— А че-е-ерт! — донеслось внезапно с озера. Вслед за тем раздался тяжелый всплеск упавшего в воду тела.
Винокуров поднял голову. Приблизительно метрах в ста от берега барахтался в воде Ломанский. Перевернувшийся и наполовину затонувший челн отдалялся от него. Выпучив глаза, директор взмахивал руками, словно искал невидимую опору в воздухе. Голова его чем-то напоминала сейчас поплавок удочки, на крючок которой села крупная рыбина. «Поплавок» рывками погружался в глубину, чтобы через некоторое время появиться на виду.
«Вот это номер, — как-то безотчетно подумалось Винокурову. — Хитрит, поди, гад. А если утонет, отвечай тогда».
Сбросив с себя ботинки и пиджак, старшина бросился в озеро. Холодная вода обожгла и тут же стянула грудь обручем. Задыхаясь от напряжения, Винокуров подплыл к Лома некому. Хотел было поддержать его за плечи, но тот вдруг перестал пускать пузыри и угрожающе-спокойно, будто находился у себя в кабинете, спросил:
— Ну что, выследил?
— Держитесь, Николай Юрьевич, — как бы не расслышав, отвечал ему запыхавшийся инспектор. — Я вам помогу!..
— Наследил, говорю, сволочь! — повысил голос Ломанский. — И кого хотел вокруг пальца обвести! — с этим возгласом он ударил старшину кулаком по темени.
Хотя вода ослабила удар, в мозгу вспыхнуло багрово- красным. Винокуров скрылся под водой. Сознания он не потерял, потому что успел отклониться в сторону. Но пусть враг ошибается на этот счет.
Секунд через десять-пятнадцать старшина вынырнул и, сделав вид, что обессилел, захлебывается, крикнул:
— Тону-у!... Помогите-е!.. То-о!..
Удар ногой на этот раз пришелся в солнечное сплетение.
Винокуров поперхнулся и опять ушел вглубь. Ощутил пятками ил, резкую ломоту в мышцах. На дне озера били ключи, вот откуда этот колодезный холод. Оттолкнувшись, помогая себе руками, устремился наверх. «Побаловались и хватит», — подумалось ему.
Первое, что увидел старшина, выбравшись на поверхность, — радужно бьющие в глаза лучи солнца и стремительной тенью пробивающуюся через них моторку. Смахнув ладонью воду с лица, всмотрелся пристальней — так и есть: за рулем Шалдаев. Не подвел надежда-участковый! Успел забрать записку. За ночь добрался до озера, схоронился в камышах, ждал своей минуты.
...Осознав, что раскрыл себя, бывший сподвижник Степана Бендеры почернел от ненависти и отчаяния. С рычанием ухватился за борт теряющей ход лодки, попытался опрокинуть ее. Но Шалдаев, не применяя силы, легонько «вразумил» его тяжелым веслом. Подоспевший Винокуров подхватил обмякшее тело, и вдвоем они отбуксировали Ломанского к берегу.