А через три года ее, свободную, провожала семья лесного мастера, с которой она
сдружилась с тех дней, когда ее стали отпускать из колонии без конвоя. Марусю Банникову
освободили из заключения условно досрочно по решению суда.
— Кирилл Павлович приезжал в наш леспромхоз на десять дней,— устало заканчивала
свой рассказ Маруся.— По приезде забежал к нам всего на минутку, чтобы сказать, что приехал
нечаянно. Познакомился с моими стариками, которые знали о его семье от меня. Перед отъездом
хотел их повидать подольше, ждал два дня. Больше не мог. А наши загостились у своих в
Билимбае. Хотели с ним туда поехать, да побоялись, что разминемся...
Олег Владимирович слушал. Маруся примолкла ненадолго.
Потом вспомнила:
— А платок этот он подарил мне в воскресенье. Купил в нашей галантерее, которую
обокрали:— объяснила грустно: — Я ведь в воскресенье-то именинницей была...
— Что вы?! —удивился, как всегда удивляются в таких случаях, Олег Владимирович.—
Сколько же вам?
— Ой, много! — улыбнулась она.— Двадцать пять уже.
— Возраст, прямо скажем, не скучный,— высказал он свое отношение.
Олег Владимирович заметил, что, когда она улыбалась, лицо ее сразу преображалось, и
тогда угадывалась та давняя Маруся Банникова, о которой он услышал только вчера.
— Скажите, Маруся, как был одет Кирилл Павлович?
— Да просто... Как лесники одеваются? Телогрейка, костюм будний да сапоги. Вот и вся
одежда. Не на курорт ведь к нам приезжал.
— А семья у него большая?
— Жена, два мальчика — семи и десяти лет, да бабушка, мать его. Они наши, уральские!
Почему меня и приняли тогда сразу. Кирилл Павлович всегда работал в лесу. А перебрался с
семьей в Красноярский край, потому что там леспромхозы богатые!
На улице уже совсем рассвело.
— Вот и совсем не страшно будет вам идти,—Чернов кивнул на окно. И, откинувшись на
спинку стула, спросил:—А почему на работу не устраиваетесь?
— Все уехать собираюсь, да с Нижними Сергами расстаться не могу,— призналась она.—
Нигде не была, ничего не видела, а все думаю, что красивее места нет.
— Так надо и обосновываться.
— Нет,— торопливо ответила она. И посмотрела ему в глаза.— Здесь я — Маруська
Банникова, которая мужикам мозги крутит... Уеду куда-нибудь жить просто Марусей...
— Извините, что не дал вам сегодня спать,— поднялся Олег Владимирович.
— У каждого человека — свое дело...
— И еще — обязанности,— сказал Чернов
8
В оставшееся до работы время Олег Владимирович составил запрос в Красноярский край,
где жил Марусин знакомый. Намереваясь отправить запрос, Чернов был заранее уверен в ответе,
который получит. Оттого что подозрение в причастности к краже Маруси Банниковой
снималось, Олег Владимирович испытывал какое-то душевное облегчение. Всегда приятно
узнать человека лучшим, чем считал его с чужих слов. Еще подумал об Алферове: все-таки
дельный человек, а главное, внимательный к людям.
И Олег Владимирович не ошибся.
Задолго до девяти часов Алферов появился в его кабинете, огляделся и спросил:
— Что? Отпустил мою соседку?
— Отпустил.
— Узнал, откуда у нее обновка-то?
— Я все узнал,— упрекнул его Чернов,— а вот ты не знаешь даже, когда у твоих соседок
именины. Разве это порядок, товарищ участковый уполномоченный?
— Мне к таким молодухам на именины ходить заказано, Олег Владимирович,— повеселел
Алферов.— А то, что я участковый, никакого значения не имеет, потому как у меня жена сама
опер!
— Да?! — подивился Чернов. И, подвинув Алферову бумажку, сказал: — Отправляю
запрос в Красноярский край насчет знакомого Банниковой, но уверен, что пустой номер. Не
причастен он. Так что давай мозгами шевелить в другую сторону. А пока вытаскивай из
вытрезвителя своего Мартьянова...
— Ох! — выдохнул Алферов.— Тоже, поди, пустой номер, как вы говорите.
— Что так?
— Так я ведь его от зыбки знаю... Ну, был в свое время человек, семьей жил как
полагается. А потом связался с одной бабенкой: маленькая, тощенькая, смотреть не на что. И
присох... Не знаю, может, с секретом каким была. Двоих ребятишек бросил! Ну и мотался возле
нее с год. А потом, видно, стала и она ограничивать его от питья. Так он собрал ее барахло и
самую настоящую торговлю открыл. Взяли мы его тогда, хотели привлекать. И что вы думаете?
Та матанька слезами выревела его: сама, говорит, ему все отдала, деньги нужны были. Хоть
тресни, стоит на своем. А без пострадавшей какое уголовное дело?.. В те времена он и работал
на заводе-то электриком, хорошим специалистом считался. Только все равно вытерпеть его не
могли: выгнали за пьянку.
Алферову, видимо, не хотелось идти за Мартьяновым, поэтому он закурил и продолжал
рассказывать о своем подопечном:
— А Вишняков наш, хоть и самый старый в горотделе, а про людей мало знает. Да и откуда
ему, если сам нелюдим. Он же пенсии ждет — и все. У Кольки-то Мартьянова сейчас руки
трясутся, ему щипцами провод и не поймать... Правда, на руку он не чист, все знают. Когда его с
завода прогнали, он через какую-то родню устроился на лесосклад в леспромхозе. Там его уж
как полагается застукали: пропили с дружком машину леса. Колька, если бы один завяз, не
выпутался. А дружок его, шофер, мужик крепкий, взял да и возместил убыток. Документы на
скорую руку состряпали, и вышло, что лес купили по закону. Так и миновал суда, хотя на работе
после этого держать не стали... В общем, где ни появлялся — везде один конец. На зерноскладе
последний случай был года три назад. За кражу мешка зерна привлекли. Так суд его на поруки
общественности отдал!
— Ладно. Хватит мартьяновской биографии. Давай посмотрим на него в натуральном
виде,— остановил Алферова Чернов.
Тот еще потоптался с минуту в кабинете и только потом со вздохом вышел.
...Николай Мартьянов вбежал в кабинет Чернова торопливо, как будто опаздывал. Он
почтительно поздоровался, даже поклонился слегка и сел без приглашения у стола, всем своим
видом выражая готовность к предстоящему разговору.
— Трясет? — спросил его Чернов.
— Трясет,— радостно признался Мартьянов, доверчиво хохотнув, словно надеялся, что
ему нальют стаканчик для опохмелки.
— И часто так у тебя?
— Нет,— он приложил руку к сердцу.— Честное слово, только сегодня. И то не из-за себя.
Всю жизнь, сызмалетства, привык в бане париться, а в вытрезвиловке без спросу ополоснули
холодной водой. Ну, это еще можно стерпеть. А потом-то не под стеганое одеяло положили, а
под простыню. Сразу и зачакал зубами, как будто к домовому в гости пришел. Теперь неделю не
отогреться, честное слово! Господь спас бы от чахотки, а то копыта отброшу ни за что...
— Что ты тут антимонию разводишь,— не выдержал Алферов.— Каждый божий день
пьешь.
— Так помаленьку же, Василий Васильевич, только и помуслю стакан, чтобы совсем-то не
отвыкнуть, честное слово!
Чернов внимательно следил за ним, видя, как угодливость труса переплетается с
хитростью проходимца, которому ничего не стоит прикинуться дурачком, а если не пройдет —
расплакаться настоящими слезами. Ему противно было участвовать в этом дешевом спектакле, и
он спросил его резко, со строгостью, исключающей всякое пустословие:
— Откуда у вас эти ботинки?
— Чего?! — вылупил глаза Мартьянов.
— Ботинки, которые надеты на вас, откуда, спрашиваю?
— Ах, ботинки!.. Ботинки... Так это же память о производственной деятельности на нашем
Нижнесергинском металлургическом заводе, которому я отдал восемь лет своей трудовой
жизни! Как ушел оттуда...
— Выгнали за пьянку,— поправил Алферов.
— Что вы сказали, Василий Васильевич? — осведомился Мартьянов.
— Рассказывайте,— подхлестнул его Чернов.