Красногвардейске сыскать получше нетрудно. Так почему же лезли к этому-то?
Сидящие в кабинете серьезно вслушивались в слова начальника. Каждый из них, особенно
участковые, мог наизусть перечислить особенности и пороки жителей деревень и поселков. Кто
дерется пьяный, а кто — из ревности. Кто, вспылив, имеет привычку хвататься за нож, а кто
разве посуду перебьет, да и то — дома. Даже по общежитиям знали, кто способен одолжить у
соседа без спроса рублевку или уехать в отпуск в чужих ботинках. Какая из продавщиц
обвешивает помаленьку, а какая обсчитывает по копейкам, ссылаясь, что меди нет, Кто
спекулирует и кто платит алименты...
Такая осведомленность брала начало не от окольной слежки или чрезмерного
любопытства. Просто зайковские сотрудники прожили жизнь в своих деревнях и поселках,
среди знакомых с детства людей, чей покой теперь охраняли.
Потому-то и встревожил их ночной выстрел, от которого пострадала жена Прокопия
Червякова.
— А может, тут не грабеж, а месть какая-то? Или ревность? — предположил кто-то из
молодых.
— Чего? — удивился начальник.— Это в Анну-то Червякову из-за ревности из пистолета
стрелять?! Еще таких, понимаете, дураков в Красногвардейске не хватало!
— Или,— вставил свое слово Афанасьев,— кто это и за что будет мстить Червякову? Он
всего-то и делов знает, что из дома да на работу. В казенную баню и то не ходит: своя на задах...
— Вот именно! — поддержал его начальник.— Тут собака в другом месте зарыта.
Сотрудники с укором смотрели на неудачника, задавшего наивный вопрос, тем самым
выражая полное единодушие с начальником.
— Думаю, по сегодняшнему происшествию все ясно.— Начальник отложил в сторону
бумажки. — Расследование предстоит серьезное. Для нас, понимаете ли, экзамен. Прошу
учесть... Все.
Оперуполномоченный Никишин после совещания удалился с Червяковым в свой
служебный угол в большой общей комнате и просидел с ним до позднего вечера.
Родственников у Червякова в Красногвардейске не было, друзей особенных среди
знакомых он тоже не называл. Каких-то ссор или недомолвок с соседями и сослуживцами не
припомнил.
— А жена? — продолжал выяснять Никишин.
— Чего жена? — не понял Червяков.
— Она ни с кем не ругалась? Не обзывала никого?
— Не должна. Баба вроде смирная.
— «Вроде» меня не устраивает,— заметил Никишин.— Может, она только при тебе
смирная, а когда ты на работе?
— Не слыхал.
— А я видел, как они в магазине сходятся. Из-за пустяка могут друг дружке в глаза
наплевать.
— Так ведь то без злобы,—попробовал умилостивить его Червяков.— И к тому же бабы. А
лез-то к нам мужик...
— Ты меня шибко-то не учи, Червяков. Я знаю, как бывает: поцапаются бабы, а увечатся
мужики. Не слыхал, поди, опять скажешь?
Червяков сдался:
—— Оно, конечно... Чего не бывает!..
— То-то. А теперь скажи, дорогой, почему грабители с оружием в руках лезли не в чей-
нибудь дом, а в твой?
Вопрос оказался не из легких, и Червяков надолго замолчал. Оперуполномоченный
поторопил его.
— Откудова мне знать? Я их не спрашивал...— отозвался наконец Червяков.
— Да я не про то,— стал объяснять Никишин.— Как ты сам прикидываешь: какая корысть
привела грабителей в твой дом? Золото, что ли, у тебя есть?
— Что вы!
— Ну, не золото, ценности какие-нибудь: костюмы заграничного покроя или пальто с
каракулевыми воротниками, или еще чего... Деньги?
Червяков просветлел:
— Деньги есть — это правда.
— Много?
— Тысяч тридцать наберется.
— Сколько? — Никишин положил карандаш, пригляделся к Червякову, переспросил: —
Тридцать?
— Может, маленько больше, может, тридцать одна.
— Хм...— В задумчивости нарисовав на бланке протокола замысловатую фигуру,
Никишин полюбопытствовал: — И откуда у тебя такие деньги?
— Выиграл еще в прошлом году по золотому займу двадцать пять тысяч. Остальные — с
годами еще раньше подбились в кучу.
— Выиграл, значит? — Никишин снова подумал.— И доказать можешь?
— Чего тут доказывать? — улыбнулся Червяков.— Про мой выигрыш в Зайкове районная
газета напечатала. Все знают про него. А вы разве не читали?
Никишин нахмурился.
— Я хочу знать, Червяков, кого, по-твоему, мог заинтересовать этот выигрыш? И не просто
так, а с преступной целью?
— Чего не знаю, того не знаю,— сказал Червяков.
— А жена?
— Что жена?
— Опять не понимаешь? Может, она чего предполагает?
— Так, товарищ Никишин, в той же газетке и написали, что я выигрыш на срочный вклад в
сберкассу положил: Зачем же за этими деньгами ко мне в дом лезти, ежели их там нет?
Настроение Никишина заметно испортилось, но он все-таки вывел на свое:
— А шесть-то тысяч, которые невыигранные, дома?
— Дома.
— Так-то. А ты мне своей газеткой в нос тычешь. Разве шесть тысяч не деньги для
грабителей?
— Деньги, конечно,— согласился Червяков.
— Итак, давай запишем вопрос: «Чем, по вашему мнению, могли интересоваться
грабители в вашем доме?» Так?
— Так.
— Твой ответ: «Деньгами. У меня имеется шесть тысяч наличных рублей сбережений».
Правильно?
— Правильно.
— На сегодня хватит,— сказал Никишин.— Поезжай домой. А завтра я приеду к вам. Если
понадобишься, зайду домой...
О результатах допроса Червякова Никишин доложил начальнику. Тот выслушал его без
особого удовлетворения.
— Деньги — всегда мотив серьезный,— согласился сначала.— Но, понимаешь ли, из-за
шести тысяч рублей стрелять в человека не каждый решится. Тем более какой-нибудь
рецидивист, знающий, что за это полагается.
— А не рецидивист? — возразил Никишин.— Червяков сам говорил, что стрелял парень.
А нынче молодежь, она ведь глупая и отчаянная.
— Ну-ну... Дело в твоих руках. Раскручивай.
3
Схема преступления давала Никишину исчерпывающее представление о событиях,
происшедших в доме Червякова, но не содержала и намека на личность преступников.
Их нужно было искать. И Никишин, приехав в Красногвардейск, вместе с участковым
Афанасьевым начал устанавливать возможных свидетелей. За полдня они обошли всех соседей
Червяковых.
Люди знали о преступлении не меньше милиции, но и не больше. Поэтому, учтиво
выслушав вопросы и ответив, интересовались сами.
— А кость-то у Анны целая?
— Целая,— отрубал Никишин и гнул свое: — В котором часу позавчера легли спать?
— После десяти. А почему на нашей улице свет не устанавливают? Может, кто-нибудь и
увидел бы бандитов-то...
— Выстрел слышали?
— У нас — ставни. И свои который раз не достукаются.
— Не было, значит, по-вашему, выстрела?
— Как это не было? Может, и был. Анну-то прострелили не из рогатки, чай!
...Все старания Никишина и Афанасьева оказались напрасными. Никто из соседей в ту
ночь на улице не находился, выстрела не слышал, а Червякова все считали человеком
положительным и тихим.
— И Анна такая же,—добавляли.— Ее и на улице-то редко увидишь. В магазин Прокопий
ходит, даже стираное в огороде сам вешает...
С пустыми руками возвращаться в отделение Никишину не хотелось. Постояв в проулке
возле червяковского огорода, он вышел на дорогу. Предложил Афанасьеву:
— Дойдем до станции. На вокзале зашли в буфет.
— Давно не бывали,— кокетливо встретила Афанасьева молодая быстроглазая буфетчица.
— Налить чего-нибудь потихоньку?
— Не надо. Делов куча. Как у вас тут?
— А что у нас. Пьют да едят — всю дорогу одна кинокартина.
— Скандалов-то нет?
— Тихо, слава богу. Были бы, так вы, наверное, вперед нас знали...