человек отняли жизнь, а двоих тяжело ранили, Вор оказался холодным и расчетливым убийцей...
Здесь, в Красногвардейске, Евгений Константинович не предполагал столкнуться с
хитроумным и тщательно обдуманным преступлением. Происшествие, когда-то так напугавшее
старожилов, представлялось ему больше нелепым, хотя и носило характер бандитской вылазки.
Он не хотел признаваться себе в том, что недоверие к Никишину переносит и на его аргументы,
квалифицирующие эту нелепость грабежом. Просто он не мог понять смысла такого грабежа. У
грабежа всегда есть расчет, пусть и примитивный, пусть и ошибочный, а перед ним сразу встала
фигура неловкого и невзрачного Червякова, отличающегося от других разве только тем, что где-
то в сберкассе на его книжке лежали двадцать пять тысяч рублей... Но Анна Червякова была
ранена!..
Факт остался фактом. С ним надо было считаться, ему надо было дать исчерпывающее
объяснение со всеми вытекающими из этого последствиями.
Интересующего Лисянского оружия в Красногвардейске оказалось не так уж много.
Единственный пистолет «ТТ» числился за участковым уполномоченным милиции Афанасьевым,
четыре револьвера системы «наган» находились в распоряжении местного отделения Госбанка и
еще три таких же — у работников почты.
Как и ожидал Евгений Константинович, оружие в этих организациях не имело
персонального закрепления, а выдавалось сотрудникам на разные сроки в зависимости от
служебной необходимости. И только у двух инкассаторов, ежедневно имеющих дело с деньгами,
оно хранилось постоянно.
Таким образом, круг лиц, представляющих интерес для проверки, несколько расширился.
Кроме того, как и во всяких учреждениях, за два года в отделении Госбанка и на почте
сменилась почти треть сотрудников, многие из которых не просто сменили работу, а уехали из
Красногвардейска. В итоге картина стала выглядеть вовсе неутешительно: за два года
револьверы из отделения Госбанка и почты побывали в руках сорока трех сотрудников, из
которых четырнадцать получали их уже после известного происшествия, их беспокоить не
следовало, восемнадцать уехали из Красногвардейска, а из одиннадцати оставшихся — пять
работали в других местах.
— И как вы думаете их проверять? — спросил Лисянского Афанасьев.
— Очень просто: побеседуем вежливо, попросим вспомнить время покушения на дом
Червякова, попытаемся узнать, где находилось в это время оружие... Понимаешь, Ефим, я вовсе
не подозреваю этих людей в преступлении. Поэтому и хочу знать прежде всего, где находилось
оружие. Ты же сам понял, как к нему у вас здесь относятся: сотруднику оно необходимо на два
дня, а он держит его неделю, пока не потребуется другому; во время пользования оружием на
ночь его даже не оставляют в рабочем сейфе, а тащат домой... Я, например, знаю случай, когда
один негодяй, сын порядочного отца, взял из стола его браунинг, чтобы похвастаться перед
своими дружками, а кончилось тем, что изувечили ни в чем не повинного человека. Отец же и
пострадал...
— Понимаю я,— проговорил Афанасьев.— Но выходит, здешних одиннадцать проверять
будем, а тех четырнадцать, которые уехали, нет? Уж если начинать, так...
Евгений Константинович видел скрытое недовольство Афанасьева, понимал, что он прав.
Коли кто воспользовался оружием в ту ночь или позволил вольно-невольно сделать это другим,
то он и должен был куда-то уехать. Значит, и проверять уехавших надо бы в первую голову, Но
Евгений Константинович не хотел терять времени зря здесь, в Красногвардейске.
— О тех, которых вы хотите вызывать, я могу вам полные сведения дать,— предлагал
Афанасьев.— Их тут знают не хуже, чем Червякова, да и сам Прокопий любого из них в лицо
разберет. А лез незнакомый...
— Так уж и всех знает? — усомнился Евгений Константинович.
— В лицо-то, по крайней мере...
Евгений Константинович не возразил. И Ефим, не ожидая просьбы, начал рассказывать
ему о тех, кто долгие годы работает в местной конторе Госбанка и на почте.
— Прежде всего, Кондратьевы. Их двое: отец и сын, оба — в банке. Один — инкассатор,
другой в райцентр с машиной ездит. У них, можно сказать, оружия полный дом. К ним-то самый
отчаянный ворюга, если он не из Москвы, не полезет. Мужики самые порядочные в
Красногвардейске. Отец-то стал в банке работать еще до войны, когда вернулся с
действительной службы. На границе он служил и оружие хорошо знал. В те времена здесь с
работенкой не шибко просторно было, вот и поступил в банк. Потом весь фронт отбыл, не один
раз в госпиталях лежал, но руки и ноги остались в сохранности. Здоровьишко, конечно,
поизносилось на войне, поэтому и спятился обратно в свою контору, хотя занятие подыскать
можно было поденежнее... А сын туда устроился тоже после армии из-за того, что шофер, Ему
выгоднее: ездит с оружием, конторе не надо лишнего человека держать, Теперь судите: могут
такие люди к безобразию склониться или нет... Ну... об охраннице Марье Домниной говорить не
буду: она хоть и сидит двадцатый год подряд возле почты, а стрелять из своего револьвера все
еще не научилась. Это все знают. А держится за работу потому, что когда-то ребятишек после
похоронной трое осталось и дом от рабочего поста третий по левому порядку: пока светло, так и
сбегать домой распорядиться можно...
Евгений Константинович вслушивался в нехитрый рассказ Ефима Афанасьева, узнавая со
всеми подробностями жизнь тех, которых намеревался проверить, и чувствовал, как в нем самом
поднимается протест против своего собственного решения. Слишком ясными и простыми были
все эти люди, и всякое недоброе подозрение на них ему самому начинало казаться
кощунственным. Убеждение в их абсолютной непричастности к этому делу, которое стояло за
каждым словом Афанасьева, передавалось и ему.
И когда Ефим замолк, он только и протянул в задумчивости:
— Да... А проверять все равно нужно. А что, Ефим, если мы просто возьмем и отстреляем
все имеющееся здесь оружие? С максимальным приближением к условиям того выстрела?
— Отстрелять можно. Отдадим распоряжение сдать оружие для перерегистрации и сами
сделаем все без всякого шума.
— И стрелять будем в подушку,— добавил Лисянский.— С семи метров или десяти, какое
там расстояние было?
— Смеряем,— Ефим усмехнулся.— Это сколько же подушек мы должны перепортить?
— Пару подушек у Червякова попроси. Он пострадавший и должен быть заинтересован в
успехе.
— Пожалуй, сумею,— пообещал тот.
— Так и решим. Ты завтра подготовкой займись, а я съезжу в Зайково за распоряжением об
оружии да заодно переговорю с Сутыркиным из научно-технического отдела. Главное, если все
это выгорит, людей не будем беспокоить.
Лисянский уехал.
Распоряжение о проверке оружия поступило в Красногвардейск на другой день. Афанасьев
немедленно дал ему ход, но Лисянский приехал только на следующий день. Вместе с ним
прибыл из областного управления эксперт Юрий Николаевич Сутыркин.
— У меня все готово. В червяковском доме расстояние от окна, от которого стреляли, до
кровати девять метров десять сантиметров. Рулеткой мерил сам, Две подушки у Анны
выпросил. Место для отстрела оружия приготовил недалеко, километра за три от поселка, в
лесном овражке. Оружие дадут по первому слову. Машину грузовую — тоже,— обстоятельно
доложил Афанасьев.
Эксперимент оказался весьма канительным. Все начали как полагается: подушку устроили
на пеньке. Но после первого же выстрела Сутыркин приказал извлечь пулю, что в расчеты
Лисянского явно не входило.
— Может, сразу три выстрела сделаем, а потом все и вытащим? — спросил он.
— Как же мы узнаем тогда, какая пуля из какого револьвера? — полюбопытствовал тот в