– Может быть...
– К примеру, вместо того, чтобы сказать «разговор по сердцам», они говорят «разговор по душам».
– Может быть, это вопрос сугубо семантического свойства...
– Иногда я считаю их проблемы чисто генетическими.
– Вообще-то и во мне течет русская кровь.
– О, неужели? Значит, я попал впросак.
– Я вас прощаю. Мои дед и бабка по отцу носили фамилию Питятовы. Они владели крупным поместьем и огромным кирпичным домом неподалеку от Казани, на Волге. У меня есть старинная фотография их дома.
– И он сохранился?
– Не знаю. Когда моя бабушка, Эвелина Васильевна, в последний раз видела его в тот день, когда бежала из страны, дом оставался еще целым и невредимым. В поместье у дедушки было пятьсот крестьян. Я пыталась разыскать поместье, но не получила разрешения МИДа. – Она вздохнула и с горечью добавила: – Почему мне нельзя потратить уик-энд на поездку по стране?
– Вы рассказали им, что вы – аристократка и наследница пяти сотен крестьян?
– Ну, разумеется, нет, – рассмеялась Лиза. – Но могу поспорить, что там до сих пор вспоминают фамилию Питятовы.
– С любовью?
– Кто знает? В России все иначе, чем в Западной Европе, куда вы можете приехать и проследить всю свою родословную, Здесь же была полная неразбериха, перелом, были уничтожены целые семьи, две мировые войны, революция, гражданская война, сталинские чистки, мор, насильная коллективизация... Ну и что я буду делать, даже если найду этот дом или кого-нибудь из Питятовых?
– У вас же русская душа. Вы бы придумали что-нибудь, – сказал Холлис.
Лиза улыбнулась, однако промолчала и повела его к магазину, где позолоченными деревянными буквами было написано: «Антиквар».
– Это лучший из трех антикварных магазинов в Москве, – сказала она. – В других в основном торгуют всяким подержанным барахлом.
Они вошли внутрь. Их встретила шикарно одетая привлекательная молодая женщина, она сердечно поприветствовала Лизу.
– Анна, познакомьтесь, это мой друг Сэм, – сказала Лиза по-русски.
Женщина с минуту оценивающе разглядывала его, затем спросила:
– Вы ведь из посольства?
– В некотором роде.
– Значит, вы должны знать моего хорошего знакомого Сэза Айлеви.
– Слышал о нем.
– Если увидитесь с ним, передайте привет.
– Обязательно передам, если увижусь.
– Пожалуйста, смотрите... – она обвела рукой вокруг.
Холлис наблюдал, как Лиза неспешно все осматривает: изделия из серебра, слоновой кости, полудрагоценных уральских самоцветов, тройку с колокольчиками, фарфор, картины в позолоченных рамах – изделия исчезнувшего мира. Холлис подумал, а может, Лиза искала тут Питятовых?
– Вам нравится? – окликнула его Лиза, показывая круглую лаковую шкатулку.
На крышке была изображена удивительно изящная русская доярка. Через ее плечо было перекинуто коромысло, с которого свисали два ведра с молоком. Ко дну шкатулки была прикреплена этикетка с указанием цены: четыреста рублей.
– По-моему, это подлинная палехская шкатулка, – сказала Лиза. – Наверное, дореволюционная.
Довольно ограниченные знания Холлиса о палехских шкатулках не могли подсказать ему, как отличить старинную шкатулку от тех, которые изготовляли в Палехе в настоящее время.
– Не думаю, что ее цена – четыреста рублей.
– Именно это я и ожидала услышать от мужчины, – заметила Лиза.
Холлис лишь пожал плечами, а она добавила:
– Кроме того, мне нравится Анна. Она симпатичная и придерживает для меня кое-какие вещицы.
– И для Сэза.
– Да. Ей нравятся верблюды.
– Простите?
– Сигареты. Сигареты «Кэмел».
– А!..
– Я собираюсь это купить. – Она подошла к прилавку, о чем-то поболтала с Анной и отсчитала четыреста рублей. Завернув палехскую шкатулку в бумажную салфетку, Лиза положила ее в сумочку и протянула через прилавок блок «Кэмела». – Оставьте для меня, если будет, фарфор, инкрустированный серебром или золотом.
Они попрощались с Анной и вышли на улицу.
– Вы заплатили такую кучу денег за эту шкатулку, – осмелился заметить Холлис.
– Знаю.
– Вы что, постоянно носите с собой по четыреста рублей?
– Я – истинно русский человек. Ни кредитных карточек, ни чековых книжек. Просто сотни рублей на случай, если что-нибудь понравится.
– Откуда эта женщина знает вас и Сэза Айлеви, и то, что вы оба из посольства? И почему Сэз Айлеви часто заходит в этот магазин?
– Хороший вопрос. Полагаю, вы можете сами рассказать мне об этом.
– А я думаю, что не смогу.
– Сэз дает мне деньги, чтобы я покупала там вещи. Вообще-то он сам говорит мне, что именно покупать. И всегда то, что продается по завышенной цене. Я бы вам это не рассказывала, но он мне никогда не говорил, что надо это держать в секрете.
Холлис промолчал.
– Это было предательство с моей стороны?
– А вы что, обязаны быть ему преданной?
Она пожала плечами.
– Кое в чем, наверное. Тем не менее не считайте меня круглой дурой. Я получила приказ купить эту шкатулку.
Лиза снова взяла его под руку, и он искоса взглянул на нее. Теперь, после того как она рассказала о себе, он заметил в ней что-то отдаленно русское. Но, возможно, это объяснялось лишь силой внушения, как тогда, когда он видел Джули Кристи в роли пастернаковской Лары на фоне московских декораций в Голливуде.
Холлис решил, что Лиза довольно симпатична. У нее высокие скулы и мелкие черты лица, какие иногда встречаются у славянок. Она была белокожей, с огромными синими глазами и рыжеватыми волосами. Он заметил, что она умеет очень мило обиженно надувать губки, хотя чаще всего она улыбалась и прикусывала нижнюю губу, когда задумывалась.
Она спросила, не глядя на него:
– Разве мне на нос села муха?
– Да нет... я... просто ищу русские черты.
– Не надо искать их в лице. Ноги... Короткие, крепкие ноги и крупные ступни. Широкие бедра.
Она улыбнулась и повела его вниз, в Калашный переулок. Названия переулков Арбата напоминали о поставщиках царского двора шестнадцатого века, когда-то живших и здесь: Плотников, Серебряный и тому подобные.
– Куда вы меня сейчас ведете? – спросил Холлис.
– Завтракать. Разве вы не пригласили меня?
– Да, но я предпочел бы «Прагу».
– А я решила, что могу выбирать.
– Прекрасно, но здесь по дороге нет ни одного ресторана.
– Есть один.
– Как же он называется?
– Не знаю, есть ли у него название. – Они перешли Калашный переулок и вошли в старое отштукатуренное здание, бывший дом богатого купца.
Лиза указала на дверь, расположенную под лестницей, и они спустились в подвал. Перед ними открылось плохо освещенное помещение с низким деревянным потолком. Пол и стены были покрыты восточными коврами, а в воздухе витал табачный аромат. С широкой улыбкой их встретила пожилая женщина. У Холлиса создалось впечатление, что у нее чужие зубные протезы.
– Салям алейкум, – сказала женщина.
Лиза ответила на приветствие и вместе с Холлисом последовала за ней к низкому столу, покрытому грязной красной скатертью.
– Вашему другу нравится наша еда? – спросила женщина на ломаном русском.
– Он ее очень любит. Вы не принесете нам бутылочку того сливового вина?
Женщина ушла.
– Это место есть в путеводителе?
– Нет, сэр. Но должно быть. Здесь великолепно кормят.
– Это евреи?
– Нет, азербайджанцы. Я ведь сказала салям алейкум, а не шолом алейхем. Но это довольно близко, это ведь разновидность арабского языка.
– Понятно.
Помещение было переполнено; клиенты, главным образом мужчины, были явно не русского происхождения, русской речи совсем не было слышно. Как заметил Холлис, Москва была этнически разнородной, поскольку национальные меньшинства всегда стремились в центр империи. Режим старался препятствовать этой иммиграции, а коренные москвичи приходили от нее в ужас. Недавно Сэз Айлеви подготовил доклад, в котором подсчитал, что чуть ли не двадцать процентов московского населения сейчас представляют люди нерусского происхождения. Столица стала домом для узбеков, армян, грузин, татар и еще множества национальных меньшинств. Москва становилась более космополитичной и сложной из-за такого этнического многообразия, она превращалась в сточную канаву империи, как и прежние имперские столицы, ибо наполнялась различными пройдохами и махинаторами, бродягами, дельцами, спекулянтами и паразитами. Такими, как Миша. Там, где русские сталкивались с проблемами, Сэз Айлеви и Сэм Холлис видели благоприятные перспективы.