Сижу в кресле отца, читаю бумаги, разбрасывая их. Сделка с «Гидромедь» летит на пол, договор о поставках сырья — тоже. Ни одна удачная сделка не спасет вам жизнь… Беру статуэтку и запускаю ее в громко тикающие часы. Разбивая их к чертовой матери. Время останавливается, и наступает мертвая тишина, которая режет мне уши. Допиваю виски и сжимаю голову, пытаясь остановить пульсацию в висках. Хозяин кабинета никогда не был идеальным отцом, между нами много недопонимания. Мне по-прежнему не хочется становиться его приемником, но все равно невыносимо больно осознавать, что отец никогда сюда не вернется.
Встаю с места, отшвыривая осколки стекла от часов, выхожу из кабинета. Почти выбегаю на улицу и глубоко дышу прохладным майским воздухом. Опьянение все же есть: тело ватное, губы немеют, а мозг абсолютно трезвый. Вынимаю из кармана телефон и набирают номер Леры. Сам от себя не ожидал, но она единственная, кого я сейчас хочу слышать и видеть. Вероятно, мне просто нужно разгрузить мозг, иначе сорвусь.
— Алло, — робко отвечает девочка, и я пьяно улыбаюсь в трубку. Не будь она больна, прямо сегодня сожрал бы ее всю, полностью.
— Какие цветы ты любишь?
— Что? — тихо спрашивает она.
— Какие цветы ты любишь?! — настойчиво повторяю вопрос и иду к машине.
— Ромашки, — настороженно отвечает она, а я усмехаюсь. Ромашки, бл*ть! Валерия настолько самобытна и уникальна. Пижама со звездами, розовые тапочки и ромашки — все в ее духе.
ГЛАВА 5
Валерия
«Посещения больных разрешены до восьми вечера» — так написано на двери отделения, но, видимо, на Артура это правило не распространяется. Он приходит в десять вечера с букетом цветов. Никогда не видела таких огромных ромашек. Они такие пушистые, благоухающие и перевязанные атласной лентой — необыкновенные. Он опускает их на мои колени и садится рядом.
Сегодня в нем что-то поменялось. Нет, он такой же привлекательный, с дерзкой ухмылкой на губах. На Артуре белый тонкий джемпер, который контрастирует с его смуглой кожей, рукава закатаны, на запястьях неизменные кожаные браслеты, на левой руке часы. Смотрит на меня, словно трогает взглядом, заставляя мое сердце биться в тысячу раз быстрее.
— Ну как ты, котенок? — спрашивает он, и я понимаю, что изменилось. «Кофейные» глаза уже не хищные, а теплые, с поволокой. И голос мягкий, хриплый и ленивый.
— Спасибо, все хорошо, мне уже лучше, — отвечаю, забирая букет в руки, зарываюсь носом в нежные лепестки ромашек. Обычно букеты из салонов не пахнут, а этот такой свежий, будто цветы только что сорвали с поля.
— Тебе больше не больно? — спрашивает он и накрывает мое колено большой ладонью.
— Нет, — напрягаюсь, потому что от его пальцев через ткань пижамы по моим ногам разбегаются тысячи мелких электрических зарядов.
— Не бойся, котенок, — лениво смеется он. — Просто невозможно не касаться тебя. — Его рука то настойчиво сжимает, то нежно поглаживает. А мне страшно, и одновременно кожа горит в месте его прикосновения, и бабочки в животе порхают, бьются крыльями, словно хотят вырваться. — Ты такая хрупкая, нежная, — Артур переходит на хриплый шепот. — Расскажи мне что-нибудь, хочу тебя послушать, — он ловит мой взгляд, и я начинаю тонуть в его теплых глазах.
— Что рассказать?
— Все что хочешь. О чем мечтаешь, чем увлекаешься. Как поживает твой парень? — хитро прищуривая глаза, спрашивает Артур.
— У меня нет парня.
— А куда он делся? Расстались? Ты его бросила? — он ведет бровями, и я улыбаюсь. Артур не прекращает прикасаться к моим коленям, но теперь больше приятно, чем страшно.
— Нет, у меня его не было.
— Что, вообще никогда? — с подозрением спрашивает Артур, словно не доверяет мне.
— Ну почему никогда, был, в училище, но… — не хочу рассказывать, что меня бросили, потому что я была не готова к сексу. Тогда было как-то по-детски страшно. Антон так напирал и в наглую лез мне под юбку, что я сбежала с его квартиры, а на следующий день, мне рассказали, что он переспал с моей однокурсницей. — В общем, не сложилось…
— Ммм, как интересно. Насколько серьезные у вас были отношения? — внимательно, без улыбки спрашивает он.
— Эм, что в вашем понимании «серьезно»?
— По-взрослому, Лерочка, — он привстает, забирает у меня цветы, нависает надо мной, тянет руку, убирает волосы с моего лица и задерживается, накручивая прядь волос на пальцы. — Отвечай, — понижая тон, спрашивает он. А я уже не помню, о чем мы говорили. — Так насколько далеко ты зашла со своим парнем? — напоминает он мне. А я куда-то плыву, словно попадаю под гипноз.