Чёрт бы побрал его больную фантазию!
Я ведь почти смирилась, что после всего меня прикопают. Вот прямо там, за грудой сухого валежника. Но когда он уехал, не забыв прихватить с собой мои вещички вместе с кошельком и мобильным, от облегчения допустила досаднейшую ошибку – осталась растирать сопли по лицу, когда нужно было бежать.
Ну почему я сразу не кинулась наутёк?! Неважно, как и куда, лишь бы подальше от островка примятой травы в безлюдном подлеске. Если выпал шанс спастись не прореви его. И это не наука криминальных сериалов. Это жизнь.
– Ну чего трясёшься, страшно? Не нравится зависеть от других? – парень чуть склоняет голову, оценивающе скользя по мне взглядом, словно осталась хоть одна родинка, которую он до этого не успел детально рассмотреть. – Привыкай. Если в головушке вакуум, тобой всегда отужинает кто-то похитрее.
Отработка
– Послушай, давай разойдёмся по-человечески. Оставь себе телефон, деньги. Там немного… мой папа простой учитель музыки, это всё, что у меня есть. Честно. И достать больше негде. Позволь мне одеться и уйти, пожалуйста. Я никому не расскажу.
– Само собой не расскажешь, – ухмыляется он, с каким-то угрюмым наслаждением смакуя мою беспомощность. – Давай, Лерочка, пошевеливайся, часики тикают. Я ведь обещал, что будет весело? Мне очуметь как весело.
Сглотнув ком в горле, с трудом отвожу взгляд от аккуратной серебряной серьги, блеснувшей в уголке его нижней губы. Страшно признать, что этот нехристь, в котором градус нездорового цинизма зашкаливает даже для видавшего виды старикана, вначале казался таким очаровательным.
Зачем нам только с детства внушают, что исчадья ада должны выглядеть отталкивающе? В реальности они вполне способны вызвать доверие, даже симпатию, если, конечно, особо не всматриваться в равнодушный холод их глаз. Мало держаться подальше от неопрятной, побитой жизнью шпаны. Нужно ещё избегать обеспеченных, избалованных мальчиков. Их в особенности.
Механически переставляя налитые свинцом ступни, плетусь к машине, не смея признать себя в жалком подобии на девушку, отражающемся в тонированном стекле задней дверцы. Нагая, жалкая, с распухшим от слёз лицом, потрескавшимися губами и растрёпанными карамельно-русыми волосами, плетями свисающими вдоль сцепленных ниже живота рук. Разве такой я была, когда, не чувствуя ног, летела на свидание с этим нелюдем? Всего пара часов в его тесной компании изменили меня до неузнаваемости и что самое страшное не только внешне.
– Подошла, – еле шевелю губами, прижимая вытянутые руки ближе к груди и паху, то ли стараясь хоть как-то прикрыться, то ли в попытке унять усиливающуюся дрожь. Помогает мало. Вернее, вообще не помогает, ведь если он решит пойти до конца защиты ждать неоткуда.
– Ты же понимаешь, что шмотки придётся отработать? – перехватив мой затравленный взгляд, он иронично приподнимает бровь. – Да, Лерочка, любая мелочь имеет свою цену, представь. В общем, мне в голову пришло подходящее для тебя задание. Не дрейфь, реально ничего сложного, такое даже парнокопытное осилит. Видишь ли, я всё-таки хочу себе видео, так сказать бонусом ко всему остальному. Всего-то нужно встать на четвереньки и проблеять. Согласись, плёвое дело. Зато, если поднажмёшь и доковыляешь до дома засветло, тебе возможно, даже не влетит. Ну? Соглашайся, чего уж. Учти, второй раз предлагать не буду.
– Издеваешься?
– Да, – без обиняков подтверждает он, включая камеру на своём телефоне. – Давай, детка, не стесняйся, покажи себя во всей красе. Представь себя в стаде кучерявых сестричек.
Тварь.
Опустив голову, я мрачно прикидываю, что будет, если подобную чушь вдруг увидит папа. Мама – бог с ней, для неё любая муть прежде всего провокационный перформанс, а он? Отругает? Ударит? Лишь бы руки на себя не наложил. Такой позор на славный род Уваровых… точно выкинет что-нибудь эдакое.
– Верни сначала хоть что-нибудь из одежды, мне холодно.
Может раз в нём совести нет, хоть жалость взыграет?
– Ух ты, какая неблагодарная. Дай бедняжке палец она и руку откусит. Вот где ты видела одетую овцу? Помимо зеркала, – в едких словах ни сострадания, ни триумфа. Такое чувство, что его запрограммировали максимально унизить, отключив все моральные стопоры. – Ты сама продлеваешь свои страдания. Уже давно бы оделась.
Урод. Настоящий моральный урод. Только не в моих интересах воспринимать глумление в штыки, кто знает, какие ещё сюрпризы придержало его нездоровое воображение. Проблеять – ерунда. Переживу.
Опускаюсь на колени и скорее по терпкому запаху, чем по ощущениям распознаю среди трав жгучие стебли крапивы. К счастью, тело давно потеряло чувствительность. Тут бы закат увидеть, не до капризов.