Он отдышался, набрался сил. Поставил на колеса мотоцикл, вскочил в седло и помчал к Замку. Всего-то ничего осталось — метров семьсот, не больше.
Однако едва он миновал мост и въехал в распахнутые ворота, окатило новое опасение: а не сотворил ли он Замок сам, лично, данной Лоцману силой? Не выросла ли посреди степи подмена, искусная обманка? Надо поскорей разыскать актеров и убедиться, что все четверо тут и он возвратился в свой прежний, настоящий Замок.
«Ингмар!» — окликнул он мысленно. Северянин молчал. Не слышит? Охранитель мира открыл рот, намереваясь позвать друга голосом, — но вдруг увидел своих актеров и лишь беззвучно выдохнул.
Потрясенный, Лоцман сполз с мотоцикла и, забыв о подставке, опустил «дракон» на траву. Неловкими пальцами расстегнул шлем, стащил его с головы, выронил, поднял и опять выронил. Великий Змей, что здесь творится?!
Глава 6
Замок напевал и посвистывал под дыханием мягкого ветерка. Главная лестница дворца была усыпана ветками печаль-дерева, бело-сиреневые цветы позванивали под ногами шагающих по ступеням людей. Навстречу Лоцману со скорбной торжественностью спускалась маленькая похоронная процессия. Ингмар и Рафаэль, в черных плащах и с обнаженными головами, несли на плечах завернутый в серебряную парчу гроб. За ними следовали Эстелла и Лусия — в черных мантильях, струящих кружево по распущенным волосам и белым платьям, с букетами в руках. Горели на солнце крупные головки цветов — красные, оранжевые, желтые; их обрамляло облако белых цветочков, которые обильно теряли лепестки, словно сеяли мелкий дождь. Процессия сошла со ступеней, повернула и направилась вдоль стены дворца. Медленно, размеренно, четко шагали мужчины, воплощением глубокой скорби скользили женщины, серебрился на солнце гроб, пылали разноцветьем букеты.
Кого они хоронят?
Актеры завернули за угол. Лоцман двинулся следом. Ослабевшие ноги плохо держали, внутри всё сжалось в полупредчувствии-полудогадке, он не мог выдавить ни звука и едва дышал.
Ингмар с Рафаэлем приблизились к рощице возле дворцовой стены — восемь деревьев, усыпанных спелыми персиками. Со стены им на кроны перекидывался дикий виноград, образуя плотный шатер. Мужчины поставили гроб на землю, на приготовленные широкие ремни, склонили головы. Эстелла с Лусией опустились на колени. Все четверо застыли в молчании; букеты в руках у женщин исходили ленивым белым дождем. Лоцман стал поодаль, завороженный.
Кого тут хоронят? Все актеры здесь, охранитель мира тоже; кто же остается? Смутная догадка внезапно обратилась в уверенность. Он в ужасе попятился и пятился, пока не уткнулся в стену Замка. Выходит, когда продают Лоцмана, умирает Хозяйка? Женщина в черной полумаске, такая прекрасная, что при воспоминании о ней сжимается горло. Он видел ее всего дважды — сперва сжигаемую страстью, едва не погубившую Рафаэля в приступе необъяснимой жестокости; и затем нежную, ласковую, казнящую себя за съемки. Он почти ощутил прикосновение ее губ, ее сильные объятия; почти услышал рыдающий крик: «Ты — мертвый Лоцман!» Ах, Хозяйка… Это не я мертв, а ты.
— Хозяйка, — прошептал он. — Хозяюшка… Явилась нежданно-негаданно, поразила его, увлекла — и исчезла. Обольстительная, пылкая, говорившая слова, которых он прежде ни от кого не слышал. И — умерла. Хозяйка, милая, как же так?
В окне третьего этажа мелькнуло зеленое пятно. Лоцман вскинулся, вгляделся. Вот опять — шевельнулась штора, отодвинутая осторожной рукой, и что-то почудилось: то ли вспыхнул и погас зеленый луч, то ли пролетела отливающая изумрудом пушинка.
Лоцман сорвался с места и ринулся ко входу во дворец. Это же она — Хозяйка!
Он сломя голову взлетел по лестнице, помчался по анфиладам комнат, с треском распахивая тяжелые резные двери.
— Хозяйка! — звал он. — Хозяюшка!
Не откликнулась. Только пару раз где-то хлопнули двери — похоже, красавица стремглав убегала. Лоцман бросил погоню: Хозяйке ничего не стоит выскочить на террасу или балкон, ускользнуть по одной из бесчисленных лестниц или скрыться в центральной, нежилой части дворца. Разве здесь отыщешь того, кто хочет остаться ненайденным?
Почему Хозяйка убегает? Может, им не след встречаться во время похорон? Да, но коли Хозяйка жива и здорова, кого в таком случае хоронят актеры?
Совсем сбитый с толку, он поспешил вниз. Наверное, пока он отсутствовал, Богиня поселила в Замке кого-то еще, и сейчас идут съемки… Вздор! Какие могут быть съемки, если во дворе не стоит вертолет кино?
Охранитель мира вернулся к рощице, невольно замедляя шаги. Ингмар с Рафаэлем уже зарыли могилу и выравнивали холмик. Женщины застыли рядом, прижимая к груди цветы. Перевитые лентами роскошные букеты не вязались со своеобразным трауром — белые платья, черные мантильи — и со скорбным выражением лиц, обрамленных распущенными волосами. Точь-в-точь кино снимают, подумалось Лоцману.
Он стал возле Эстеллы, вгляделся в ее нежный профиль. Поблекшие губы крепко сжаты, маленький треугольный подбородок дрожит. Актриса стоит не поднимая глаз, а Лусия — та и вовсе отвернулась. Северянин и виконт поглощены своим делом, углаживают могилу. Почему никто не замечает охранителя мира? Быть может, актеры не видят его точно так же, как он был не в силах разглядеть Замок? Проданный Лоцман для них не существует?
— Ингмар, — окликнул он, — я возвратился. — Северянин обернулся. Взгляд голубых льдистых глаз вонзился охранителю мира в лицо. Рафаэль тоже прекратил работу, отложил лопату. Лусия не шелохнулась, Эстелла глядела в сторону. Что с ними стряслось?
— Да вы не узнаете? Я ваш Лоцман. — Рафаэлю кровь бросилась в лицо.
— Наш Лоцман? — резко переспросил виконт. — Кто бы ты ни был, незнакомец, это дурная шутка.
— Как вам не совестно? — упрекнула Лусия.
«Вы что, издеваетесь?!» — чуть не рявкнул вдруг рассвирепевший Лоцман, однако сдержался. Что за безумие поразило его актеров?
— Инг, что вам взбрело в голову? — обратился он к северянину, как к самому рассудительному. — Я побывал в Кинолетном городе, повздорил с тамошней армией и вернулся, а вы…
— Проданный Лоцман не возвращается, — оборвала Эстелла. — Это известно всем.
— Послушай, незнакомец, — нехотя разомкнул губы Ингмар, — я не знаю, кто ты такой и каковы твои намерения, но не стоит выдавать себя за другого. Тем более сейчас. — Он кивнул на холмик свежей земли.
— Мы только что похоронили нашего Лоцмана, — отрывисто проговорил Рафаэль. — И я не позволю пришлому бродяге осквернять его память!
Лусия всхлипнула, прижала к лицу букет.
— Не насмехайся над нами, — промолвил Ингмар, отворачиваясь от потрясенного Лоцмана. — Уходи. Если тебе что-то нужно от нас — придешь позже. А сейчас ступай.
Повинуясь властному тону, охранитель мира двинулся прочь. Они дружно спятили — первое, что пришло ему в голову. Или я сам рехнулся, заехал не туда и чужих актеров принимаю за своих. Или, скажем, пребывание в Кинолетном городе изменило мне внешность, а я не догадываюсь. Видно, прав был пилот, предрекший, что дома я наплачусь.
Он добрел до брошенного наземь «дракона», поднял его и с замиранием сердца глянул в зеркало заднего вида. Вроде бы ничто не изменилось: тот же шрам на щеке, те же серые глаза, сейчас покрасневшие от усталости, та же черная с проседью шевелюра. Разве что седых волос прибавилось — вот и все новшества. Тогда с какой стати актеры от него отрекаются?
Да уж, положеньице — Хозяйка пустилась бежать как от огня, актеры отвергли… Неужто всё оттого, что проклятая Богиня продала его за пять тысяч долларов?
И всё-таки, кого они зарыли в роще?
Он не рискнул снова сунуться к могиле, а отвел мотоцикл в гараж и поднялся к себе. Открыл дверь, переступил порог и вздрогнул от неожиданности: в противоположной стене точно так же открылась дверь и кто-то шагнул в комнату навстречу хозяину.
— Ух, будь ты неладно! — Лоцман запоздало сообразил, в чем дело. Уж сколько раз его разыгрывало высоченное зеркало в серебряной раме — единственный предмет в комнате, напоминающий о роскоши остальных жилых помещений. Прочая обстановка была скромной: застланная серым пледом постель, дубовое бюро, столик черного дерева с инкрустированными перламутром драконами, одежный шкаф, из-под которого выглядывают задники домашних тапок, бронзовый светильник, пара картин на стенах — морской пейзаж и натюрморт с фазанами. Мертвые фазаны Лоцману не нравились, он всё собирался заменить их вторым пейзажем.