— А теперь скажи, — она подняла лицо, вдруг ставшее несчастным и очень женственным, — чем я тебе не пара?
— Некогда молоть языком, — отрезал он, подавляя мимолетную жалость. Ей плохо — горек удел поступившего в армию Лоцмана; ей одиноко, и, предав сама, она пытается втянуть в предательство другого.
— Скажи, — прошептала она, глаза сухо блестели. — Пожалуйста!
— Ты сама — мертвый Лоцман. — Он отступил, и ее руки соскользнули на пол.
Женщина горько вымолвила:
— Жаль. Значит, пованивает, несмотря на стимуляторы. А я и не чувствую…
— Пошли, — велел он. — Я готов приступить к обязанностям.
Душещипательные беседы до добра не доведут — палата наверняка прослушивается. Того и гляди, раскиснешь и сболтнешь лишнее, а отсюда надо выбраться прежде, чем армейские власти раскусят обман и вышвырнут недопроданного Лоцмана из города.
Врач поднялась на ноги, по-мужски резко одернула халат.
— Ну что ж, идемте… Лоцман Поющего Дарханца. — Она знает! Вертолетчик ей сказал или сам Лоцман в бреду проболтался? Вот беда… Врач в два счета его выдаст. А может, и не выдаст, пока есть надежда сохранить понравившегося ей мужчину для себя.
— Вы обещали стимулятор. Ведь я подтвердил решение служить.
— Это еще предстоит доказать. — Врач взялась за ручку двери. — Хотя… ладно. — Она выудила из-за пазухи коробочку из прозрачной оранжевой пластмассы. Внутри лежали две таблетки. — Дам из своих. — Врач вытряхнула одну таблетку на ладонь и спрятала коробочку обратно. — Прошу. — Она протянула стимулятор охранителю мира.
Он медлил взять. Не годится обирать бывшую Лоцманку.
— Да ешь же, кретин! — закричала она, — Другие за таблетку горло перегрызут, а он кочевряжится! Ешь!
Он положил таблетку на язык. Горьковато.
— Пошли стрелять мишени.
Врач вышла из комнаты, Лоцман последовал за ней. Огляделся. Длинный коридор с окном в торце, множество дверей. На каждой свой номер: 17, 15, 13… Под ними — остатки каких-то надписей, где соскобленных, а где замазанных коричневой краской.
Врач размашисто шагала по коридору.
— Что здесь? — спросил Лоцман, поспевая за ней.
— Офицеры живут. Пока. Для нас уже строят отдельный квартал — там и дома будут хорошие, и всё остальное…
— А что за надписи были на дверях?
— Кому-то взбрело на ум написать прежние имена. Как вспомнили, намалевали — не офицеры сделались, а сплошь дерьмо. Лоцманы они, понимаешь ли. Со своими принципами и долгом. Спохватились! Полковник приказал имена убрать, да толку чуть. Снова-то забыть непросто. Кому пришлось опять стрелять мишени, кто вообще стал непригоден.
— К чему непригоден?
— К службе в армии.
— То есть прежнее имя выбрасывает человека в прошлое? Заставляет вспомнить, что ты не офицер, а Лоцман?
— Ну да.
— Постой. — Охранитель мира заступил женщине дорогу. — А тебя как звали?
— Заткнись. — У нее стали злые глаза.
— Как — тебя — звали? — проговорил он с расстановкой.
— Отвяжись! — Врач попятилась. Он поймал ее за руки.
— Имя! Как твое имя? Говори! Ну?
У нее расширились зрачки, лицо побледнело.
— Лоцман Эльдорадо. — Он отпустил ее.
— Будь ты проклят… — Врач отвернулась.
— Эльдорадо, — позвал он, — Эльдорадо, послушай меня.
Она затрясла головой.
— Отцепись! И так тошно… Зачем? — Она обернулась — огорошенная, смятенная. — На что тебе мое имя?
Охранитель мира вгляделся. Врач изменилась. Лицо стало другим — моложе, тоньше и женственней. Стало быть, имя и впрямь творит чудеса? Так просто? Всего-навсего произнести его — и в офицере проснется бывший Лоцман? Или память просыпается только в тех, в ком спит не слишком крепко?
— Что тебе от меня надо? — тихо спросила врач.
— Я хочу уйти отсюда.
— Что-о?
— Без шума унести ноги. Ты поможешь?
— Но… Ах ты лжец! «Будем создавать военную авиацию»! — передразнила женщина. — А я-то поверила, дурища. Но ты не можешь уйти, пока не расстрелял мишени. А расстрелять не сумеешь, это ясно. Вчера одна Лоцманка попыталась; не вышло, и ее отправили на потеху солдатам. Даже не офицерам отдали — отослали в казарму. А Лоцмана Дороги В Завтрашний День, наоборот, предоставили офицерам — чтобы рукопашный бой отрабатывали. Лоцманам, которые провалят испытание, никакой жизни нет… Что же делать? Стрелять слишком рискованно. Надо кого-то вместо тебя поставить. — Эльдорадо оглядела себя и сокрушенно покачала головой. — Не знаю, как нам удастся кого-нибудь соблазнить.
— В каком смысле — соблазнить?
— В прямом. Для тебя стрелять не станут, а ради меня, может, кто и расстарался бы… Да кому я нужна, чтоб автомат в руки брать?
— Офицеры тебя не любят?
— Не очень.
— Ну и дурачье. Снимай халат.
Эльдорадо вскинула брови, но послушалась и начала расстегивать пуговицы. Стянула халат и подала Лоцману, оставшись в военном камуфляже.
— Остальное тоже снимать?
— Не надо. — Он сосредоточился, вспомнил зеленое платье своей Хозяйки.
— Ты спятил! — вскрикнула врач и поперхнулась. Она пощупала складки темно-зеленого атласа, потрогала изумрудное колье на шее, подвески в ушах. Перевела взгляд на Лоцмана. — Мне никто… ни разу… не делал подарков. Это же кусок твоей жизни. Ты наелся стимулятора — но его нельзя так расходовать.
— Кажется, нам нужна неотразимая красотка, которая способна соблазнить офицера.
Эльдорадо вздрогнула — прямота Лоцмана ее уязвила. Затем женщина улыбнулась:
— Я бы предпочла соблазнить Поющего Дарханца. Ладно, для начала займемся мишенями. Дай халат. — Она свернула его, открыла одну из дверей и не глядя бросила внутрь. — Идем в клуб, а там посмотрим.
Они дошли до конца коридора и повернули направо. Здесь в одной стене были окна, за которыми солнце сверкало на зеленой листве, в другой — снова двери. СТОЛОВАЯ, прочитал Лоцман, ОФИЦЕРСКИЙ КЛУБ. Следующая была — ГИМНАСТИЧЕСКИЙ ЗАЛ.
— Тир внизу, в подвале, — сообщила врач. — Ты выманишь кого-нибудь в коридор, а здесь разговаривать буду я.
Лоцман подумал, кивнул:
— Готов.
Эльдорадо толкнула дверь клуба. Расправив плечи и вздернув подбородок, охранитель мира вошел вслед за ней.
— Здравия желаю, господа офицеры!
Посреди комнаты находился бильярд. Играли двое: один офицер стоял, поглаживая свой кий, другой прицеливался, чтобы ударить по шару. У дальней стены, перед камином, стояло несколько кресел; в одном дремал человек, остальные кресла были пусты. Пятеро офицеров собрались у открытого бара, где в зеркале отражались бутылки, и из-за этих отражений бутылок казалось много.
Игравшие в бильярд обернулись, дремавший в кресле подскочил, очумело уставился на вошедших. Двое из тех, кто пил у бара, поставили бокалы.
— День добрый, — отозвался кто-то.
Они рассмотрели охранителя мира, затем взгляды стали перебегать с Лоцмана на Эльдорадо. Лишь одна пара глаз — прозрачных, синих, под белокурой челкой — не отрывалась от него. Лоцман узнал красивое, не по-военному интеллигентное лицо: офицер, с которым охранитель мира столкнулся на шоссе в тот день, когда его вынуждали подписать ОБЯЗАТЕЛЬСТВО, — тот самый офицер, который под конвоем вел Лоцмана Поющего Замка к вертолетной площадке; тот, кто знает, что недопроданный Лоцман выслан из города.
— Какими судьбами? — Синеглазый офицер шагнул навстречу охранителю мира.
Лоцман вспомнил ненавидящий взгляд, которым провожал его военный, и, как тогда, у него захолодели лоб и затылок. Впрочем, сейчас во взгляде было одно удивление.
— Господа офицеры, — заговорил охранитель мира, чеканя слова, — настало время создавать военную авиацию. Это наша общая забота, и я рассчитываю на вашу помощь.
Они слушали вполуха, пожирая глазами Эльдорадо в роскошном платье и сиянии камней. Она стояла, зарумянившись, и улыбалась.