Шестнадцатый вихрем скатился по ступеням, ворвался в салон своего вертолета.
— Живой?!
— На четверть. — Охранитель мира выполз из-под кресел в проход. — Чуть не сдох. — Он со стоном уронил голову.
Шестнадцатый прислушался к неровному дыханию, принес кислородную подушку, наложил маску Лоцману на лицо.
— По правде, я тоже с жизнью успел попрощаться… А фантом твой вышел что надо. Я бы и сам купился, не то что дурной офицеришка.
Лоцман отвел от лица маску, тревожно спросил:
— Точно фантом? Я боялся, что живой человек.
— Натуральный фантом, — успокоил летчик, — нежизнеспособный и нестойкий. Его уже нет, на лестнице пусто. Спасибо, хоть продержался, пока эти не улетели.
— Я очень боялся, — повторил охранитель мира. — Вообще едва мог творить — какая-то сила мешала.
— Потому что они стабилизатор приволокли, я видел, как его назад перли. Оттого и Хозяйку твою отловили — без стабилизатора шиш бы с ней справились.
Лоцман снова взял у Шестнадцатого кислородную подушку, несколько раз глубоко вдохнул.
— Сейчас встану, и пойдем Эстеллу принимать.
— Иными словами, мне тебя тащить на своем горбу? — Лоцман вымученно улыбнулся:
— Сам дотащусь.
— Сделай милость.
Он хотел поймать нить жизни от Марии; с большим трудом уловил жалкий обрывок, который и нитью было не назвать. Окликнул Хозяйку; она не пожелала разговаривать — видно, обиделась, что он сотворил лжепилота и не сообщил ей, и Хозяйка поверила, будто офицер застрелил охранителя мира. Собравшись с силами, он вылез из вертолета.
— Мои орлы, поди, уж заждались.
— Наверное, — согласился Шестнадцатый, который успел скинуть сотворенные для маскарада куртку и штаны и переоделся в летную форму. — Клянут тебя последними словами.
На террасе третьего этажа их встретила Анна — встрепанная, красная от злости.
— Это уже ни в какие ворота не лезет! Сперва меня запирают в Замке, не пускают домой, потом приваливает какая-то солдатня… Тащат, понимаете ли, бьют!
Лоцман хотел пройти мимо, но при этих словах остановился:
— Вас били?
— Меня, слава богу, — нет. Но эту вашу даму… Представьте, мерзавец ударил ее по лицу! Сущий громила, а посмел поднять руку на женщину. Возмутительно.
— Анна, я вам еще раз напомню охоту ваших актеров за Эстеллой.
— Не вижу связи, — ощетинилась Богиня.
— Идем. — Шестнадцатый потянул охранителя мира к дверям. — Нечего тут препираться… Было б с кем.
— Не хамите! — крикнула ему вслед окончательно разозленная Анна.
Дверь в комнату Лоцмана была замурована — Хозяйка, как обещала, закрыла Богине выход в Большой мир. Лоцман приподнял гобелен, повешенный на месте бывшего дверного проема, постучал кулаком по кирпичной кладке.
— Сделано на совесть.
— Будешь растворять? — с сомнением в голосе осведомился летчик.
— Надо бы — да сил нет. В окно полезем.
С балкона четвертого этажа они разбили в окне стекло и классическим способом, по связанным простыням, спустились. Лоцман первым спрыгнул с подоконника в комнату и, хрустя подошвами по осколкам, подошел к зеркалу.
Кабинет Анны в Зазеркалье был полон солнечного света. Едва глянув, что там творится, Лоцман открыл границу и рванулся, позабыв о собственном заклятии, думая проскочить в иномирье. Ударился в обжигающее лютым холодом стекло, отшатнулся, молясь своим Богиням, чтобы ЭТОГО не было, чтобы мерещилось, чудилось, чтобы не актер, а Лоцман сошел с ума, — потому что у Стэнли ТАКОЙ роли не было.
В Зазеркалье Эстелла с посиневшим лицом билась в рабочем кресле Анны. Ее обнаженные руки были в кровавых царапинах, запястья схвачены наручниками. На столе, упершись ногой в подлокотник кресла, сидел Стэнли и с озверелым лицом душил актрису свернутым в жгут полотенцем.
— Стэнли! — рявкнул Лоцман, грохнул ногой по зеркалу. Граница мира отбросила его назад.
Землянин взвился со стола; откуда-то — видно, из угла комнаты — к зеркалу бросилась Кис.
— Черт бы тебя побрал! Наконец-то! — заорали актеры в один голос.
Эстелла тоже вскочила, опрокинула кресло и едва не вырвалась у Стэнли из рук. Он дернул жгут — с такой силой, что, казалось, должен был сломать ей шею, — сгреб брыкающуюся актрису под мышки, подтащил к зеркалу и швырнул:
— Забирай ее к чертовой матери! — Он отступил, перевел дух, лицо из зверского сделалось измученным и несчастным. — Бог мой…
— Ты не представляешь, что это было! — Кис вцепилась в раму. — Поймать нетрудно, но удержать… — Она всхлипнула.
— Я с ней чуть не свихнулся. — Стэнли потирал руки, словно от жгута, которым он душил актрису, на пальцах осталась слизь. — Сущий дьявол. Даже убить ее невозможно! Задушишь — а она тут же снова…
Удерживая Эстеллу одной рукой, Лоцман освободил ее шею от полотенца. Эстелла хрипло дышала и пыталась его оттолкнуть — разом ослабевшая, потерявшая способность бороться. Он усадил ее на постель.
— Лоцман, это черт знает что! — В зеркале показался Итель со взъерошенной бородой. Он был порядком напуган, но пытался скрыть страх за шумным возмущением. — Ваши бандиты захватили женщину, истязали ее тут целый час!
— Вы не пробовали ее освободить? — К зеркалу подошел Шестнадцатый.
Итель сердито ощерился.
— Я не имею дела с бандитами. Но я требую — слышите, Лоцман? — я требую, чтобы они убрались из этого дома. Немедля.
— Стэнли, будь другом, протолкни его сюда, — попросил летчик.
Итель отпрыгнул; прыжок сделал бы честь кенгуру.
— Никакого насилия! Лоцман, вы им не позволите.
— Разумеется. — Он стоял возле Эстеллы, прижимая к себе ее голову, поглаживая теплый затылок. — Насилия будет не больше, чем в книгах, которые вы издаете.
— Вот заладили! Опять за свое. — Ощутив, что расправа ему не угрожает, Итель приободрился. — Долго еще ваши бан… люди будут толочься здесь?
— Спасибо, — сказал охранитель мира актерам. Они стояли со строгими лицами, будто на похоронах.
— Идите. — Актеры исчезли.
Шестнадцатый не отрывал от Ителя тяжелого взгляда:
— И из-за этой мрази гибнет Кинолетный? Лоцман, я тебе не прощу, если ты с ним не разделаешься.
— Помолчи.
Лоцман закрыл границу, отвернулся от зеркала; со стороны Большого мира оно затянулось чернотой.
— Эст, как ты? Ну, милая, конец твоим приключениям. — Он снял с актрисы наручники. — Эст. Хорошая моя.
— Ей бы вина глоток, — посоветовал летчик.
Эстелла коснулась покрытой синяками шеи, поглядела на пальцы, словно ожидая увидеть на них кровь. Подняла свои темные глаза на Лоцмана. Хорошенькое личико побелело, маленький острый подбородок задрожал.
— Прости нас. Ингмар… не хотел…
— Об этом мы после потолкуем.
— Не сердись на него. Пожалуйста.
— Не сержусь. — Лоцман поставил актрису на ноги. — Эст, комната у меня сейчас без двери. Мы полезем в окно: я спрыгну на крышу галереи и поймаю тебя.
Эстелле кровь бросилась в лицо. Она выпрямилась, подошла к окну.
— Я сама спущусь. Нет, отойди. — Она отстранила Шестнадцатого, который собрался помочь. — Лоцман! Ты не знаешь, как страшно… то, что мы в Большом мире… Мы… виноваты, но…
— Я понимаю, — мягко сказал он. — Не казнись.
Эстелла провела рукой по лбу, откинула за спину локоны. Прошептала горько:
— Змей меня задави.
Подобрав юбки, она забралась на подоконник.
— Осторожно. — Лоцман тоже вспрыгнул, чтобы соскочить вниз и принять актрису на руки, — не скакать же ей, в самом деле, в длинном платье и туфельках…
— Змей меня задави! — истошно выкрикнула Эстелла и прыгнула.
Серебряным огнем вспыхнула на солнце парча. Навстречу ей метнулась серебристая молния, поймала актрису в полете, не дала упасть на крышу галереи. Раздался короткий вскрик. Обвившийся вокруг тела актрисы Змей покачался со своей ношей — и распустил кольца. Эстелла полетела вниз, мимо галереи второго этажа, упала на увитую розами терраску. Выполнивший просьбу актрисы Змей с шелестом, который отчетливо слышался среди внезапного молчания Замка, уполз восвояси.