Как же понимать после всего сказанного заявление В.Тополянского, что Горький "вовсе не протестовал против его (Каменева. - В.Б.) ареста в декабре 1934 года"? Надо быть абсолютным простаком, ожидая, что кто-то мог тогда выступить в печати с прямым протестом против нарушения законности.
Подобных и еще более весомых примеров из биографии Горького множество. В обстановке подавления свободы слова примеры эти в совокупности рисуют картину вовсе не безобидного культуртрегерства, а подцензурную форму критики режима и даже борьбы с ним.
В.Тополянский ничего этого знать не знает, а главное - и не хочет. Потому что это может пошатнуть идеологическую подоснову его медицинской концепции: ведь верного сталиниста уничтожать было вовсе незачем...
ПЕШКОВ И ГОРЬКИЙ
Выдвигается также весьма сомнительный тезис о том, что беллетрист-дебютант Пешков "поставил эксперимент по расщеплению личности, взяв себе псевдоним Горький". Далее дается ссылка на авторитет Евгения Замятина, хотя свидетельство друга Горького не только не подтверждает этот экстравагантный тезис, а скорее опровергает его. "Они жили вместе - Горький и Пешков, - пишет Замятин. - Судьба кровно, неразрывно связала их (ничего себе - расщепление! - В.Б.). Иногда случалось, что они спорили и ссорились друг с другом, потом снова мирились и шли рядом. Их пути разошлись только недавно: в июне 1936 года Алексей Пешков умер, Максим Горький остался жить". На самом деле эксперимент по расщеплению произвел В.Тополянский, с той лишь разницей, что, по его убеждению, умерли оба они - и Пешков, и Горький. Раз и навсегда.
Реальная общественно-творческая судьба писателя Горького нашего автора не интересует. Его интересует болезнь Пешкова. Отдадим ему должное - он прилежно поработал над сбором добытых, прежде всего другими, материалов (статья занимает в газете целую полосу). Нарисованную картину, впрочем, можно было бы еще расширить. Состоянием здоровья Горького была озабочена российская общественность еще в 1901 году, когда его заточили в Нижегородский острог за революционную деятельность. Но честный толкователь этого эпизода биографии писателя добавил бы, что свидетельства врачей (в частности, В.Золотницкого) рисовали ситуацию явно в пользу пострадавшего, с расчетом на его скорейшее освобождение. И приехавший в Нижний художник Нестеров в письме своему другу Турыгину с удовлетворением сообщал, что месячная отсидка в остроге не очень отразилась на здоровье А.М., но либеральный режим в тюрьме вооружил его многими любопытными впечатлениями они немедленно нашли выход в творчестве (пьеса "Мещане" - об этом я писал не раз в связи с находкой неизвестного письма сына начальника нижегородского острога Горькому по поводу угрозы притеснений в середине 30-х годов, которые отпали сразу после немедленного горьковского ответа).
С другой стороны, картина у Тополянского расширяется за счет материалов, явно отживших свой век (опровержение примитивной версии о коробке отравленных конфет, присланных будто бы Горькому Сталиным).
Но гораздо важнее, как трактуется последняя болезнь писателя (неплохо бы при этом автору вспомнить своих предшественников-союзников: еще в 1990 году была в "Вопросах литературы" опубликована обширная статья Владимира Баранова). А со страниц той же "Литературки" широкий читатель впервые узнал содержание ценных воспоминаний родных и близких, находившихся при писателе в самые последние его дни (публикация 1989 г.).
Я был вынужден опубликовать письмо в редакцию "Придуманная мистификация и реальная фальсификация" ("ЛГ" от 04.09.96), где называю и цитирую статьи из выходившего за рубежом "Социалистического вестника", которые, по категорическому заявлению В.Тополянского, никогда в нем не появлялись. И придумал-то я эти статьи, чтобы утверждать: вот причина для сталинской расправы над Горьким (хотя в своих работах я называю другие, гораздо более веские основания). По правде говоря, с такой дикой фальсификацией за десятилетия научной работы мне приходится сталкиваться впервые.
В том же номере последовал ответ, суть и тон которого, не говоря уже о заголовке "Шумим, братцы, шумим", нет нужды комментировать после сегодняшней статьи. Тем более что в октябре в издательстве "Аграф" выходит моя книга "М.Горький без грима. Тайна смерти".
Не совсем ясно, однако, вот что: кто автор ответа? "Полемические красоты" - совсем в духе Тополянского. Но подпись отсутствует. Следовательно, ответ редакционный. Это уже придает делу совершено новый оборот. Значит, все измышления дилетанта берутся под защиту - вопреки уже давно сформировавшемуся мнению международной научной общественности. Мне кажется, история со статьей В. Тополянского заслуживает серьезного обсуждения с приглашением специалистов-горьковедов и писателей.
СВИДЕТЕЛЬСТВА ОЧЕВИДЦЕВ И РЕЗЮМЕ ИССЛЕДОВАТЕЛЕЙ
Свидетельства очевидцев существенно расходятся с заявлением В. Тополянского о том, что Горький "двое суток никого не узнавал и угас, не приходя в сознание". Не соответствует действительности и заявление о том, что "в последнюю ночь умирающего окружали близкие"... Кто именно? Неизвестно. Однако известно, что в ночь на 16-е Горькому стало лучше. Он сказал находившейся при нем Марии Будберг, что они на этот раз как будто выиграли битву. И как раз после этого М. Будберг вытолкала насильно из комнаты медсестру Олимпиаду Черткову, сопровождая свои действия болезненными щипками, чем довела ту до слез, и осталась с писателем наедине. Финал мы знаем.