— Как выглядят укрепления?
— В Холмечах стоит армянский легион. Когда мы прибыли на станцию, Борис спросил у легионеров, как найти их командира.
— Знаешь его фамилию?
— Борис назвал — Муса Хачатурян.
— Хорошо. Продолжай.
— Солдаты показали нам палатку, рядом с вокзалом. Палатка походная, из щитов. С Хачатуряном был немец-инструктор. Борис остался с ними обедать, а меня и Колупова немец выпроводил. Мы переждали в скверике. А потом они вышли, стали осматривать укрепления. Борис пригласил и нас. Хачатурян не препятствовал, а немец-инструктор сначала не соглашался. Но Борис сказал, что мы — свои люди. Думаю, что Борис специально это подстроил для меня, чтобы я все запомнил.
Елисеев подробно описал укрепления.
— Потом Борис вступил в спортивный спор с легионерами. На лужайке, с правой стороны вокзала, оборудована спортивная площадка. Борис был первым на турнике и больше всех выжал гирю. Проспорившие где-то достали две бутылки рому и преподнесли их Борису. Но он отдал их армянам: «Выпейте, хлопцы, за себя, за свое будущее». Когда он это сказал, легионеры сникли. Словно подливая масла в огонь, Борис тут же начал рассказывать о тяжелом для немцев положении на фронте…
— Любопытно, очень любопытно… А скажи, Андрей, ты веришь Борису?
— Тысячу раз я задавал себе этот вопрос. Иногда казалось, что попал в хитро расставленную сеть. Но все чаще говорил себе: нет, это не враг. Борис не похож на врага.
— Борис — это его настоящее имя?
— В «Виддере» все его называют Борисом. Шестаков при мне назвал его другим именем. В минуты расставания Борис сказал, что он — Андриевский Роман Антонович. Наверно, не столько для меня, сколько для вас.
— Не исключено…
Майор снова принялся изучать доставленные Елисеевым бумаги.
— М-да, загадочный это человек. Дал нам интересную задачку. — В третий раз прочитал:
«…Вас, безусловно, мучит сомнение, но не сомневайтесь, с вами имеют дело истинно русские люди, воспитанные Советской властью, и мы отлично различаем цвета и их значение. Я при любых обстоятельствах оружия не сложу, мое дело и идеи — непоколебимы! Я раньше действовал самостоятельно в штабе врага. Я уже шесть лет подряд, как не выпускаю оружия из рук, а отдыхом пользовался только в госпитале… Так давайте тоже действовать так, чтобы враги и изменники получили свою «награду».
Внизу — приписка:
«Если вас не затруднит, напишите пару слов мамаше — Лесовской С. Н. Вот ее адрес…»
На рассвете Засухин сказал:
— На сегодня хватит… Иди отдыхать, Андрей. Выспишься — зайдешь в эту же землянку.
Майор остался один, наедине со своими думами.
В тот же день он связался по рации с областным управлением госбезопасности…
— А что, Андрей, — произнес начальник особого отдела, как только Елисеев сел напротив него, — примем план Гринбаума?
Елисеев отдохнул отлично. «Спит, как убитый, — докладывали майору. — Может, разбудить?» «Не нужно», — ответил майор, а про себя подумал: «Это хорошо. Значит, на совести нет черного груза».
— Не будем мешать легенде «Виддера», — продолжал Засухин. — Ты возвратишься в отряд и объяснишь свое отсутствие тем, что ходил к матери в Страчево. В отряде будешь делать все, что и другие партизаны, — это нужно на случай проверки твоей деятельности агентами Гринбаума, если, конечно, они сумеют просочиться сюда. А чтобы твой вызов в объединенный штаб никому не показался подозрительным, скажешь в отряде, что в особом отделе недоверчиво отнеслись к твоему объяснению, что сейчас ведется следствие, мол, проверяют-перепроверяют. Под предлогом дачи дополнительных показаний и явишься ко мне…
— Как настроение, Андрюша?
— Нормальное.
— В отряде никто ничего не заподозрил?
— Все в порядке.
— Хорошо, — майор знал это.
Елисеев предчувствовал: за легкой пристрелкой последует главное. И не ошибся.
Не сводя с Андрея глаз, Засухин медленно проговорил:
— Срок, который дал тебе Гринбаум, истекает.
— Да, — Елисеев выжидательно посмотрел на чекиста. Майор улыбнулся:
— Почему же не спрашиваешь, что будем делать дальше?
— Если нужно, вы скажете. Я на все готов.
Майор подошел к Андрею, мягко опустил руку на его плечо.
— В таком случае, Андрюша, готовься к возвращению в «Виддер»!
Голос Елисеева слегка задрожал:
— Спасибо… Я думал, что вы передумали. Думал: засомневались во мне…