— Ясно! — одним коротким выдохом отозвался зал.
Левшин и Полонский должны были пробраться на хутор Юдин. В ЧК им выдали документы инспекторов окрстатбюро. На хуторе ребят ждал коммунист Макаров, фронтовик, вернувшийся домой без ноги. Но прежде чем разыскать его, нужно было осмотреться. По сведениям ЧК где-то в этом районе скрывался полковник Беленков. Он пытался уйти за границу, но не вышло. Теперь он подался подальше от Ростова. Тот, кто попадал к нему в руки, не мог надеяться на легкую смерть.
Они остановились в проулке, напротив приземистого дома, смутно белевшего в глубине просторного двора, отгороженного от дороги старыми осокорями. Здесь еще не спали. Ставни были открыты, небольшие оконца тускло светились, и в тишину проулка равномерно падал какой-то глухой деревянный стук.
— Лебеду толкут, — определил Левшин.
— Может, здесь и заночуем? Видно, бедная хата и на отшибе — так спокойнее, — поспешно проговорил Полонский.
— Постой, дай оглядеться. Мало ли что…
Левшин почему-то медлил. Полонский ждал, нетерпеливо переступая с ноги на ногу. Чрезмерная осторожность товарища начала раздражать его.
— Ну?
— Подожди… Слышишь?
Только теперь Полонский услышал какой-то неясный шум, примешавшийся к однообразному деревянному стуку. В дальнем конце проулка взахлеб залаяли собаки. Потом по грязи зашлепали лошадиные копыта, негромко заговорили люди.
— Бандиты! — шепнул Левшин. — Кроме них, некому, — еще чуть помедлив, он потянул Полонского за рукав. — Ладно, пошли. Была не была. Сюда в эту хату они вряд ли заглянут.
Когда они подошли к дому, низкая дверь, надсадно скрипнув, открылась, на мокрую землю легла полоса неяркого света и в деревянном проеме встал коренастый человек в казачьей фуражке, с обрезом в руках. Шагнув через порожек, он обмерил ребят долгим настороженным взглядом.
— Вам чего тут?
— Да вот переночевать хотели. Жар у него, — простуженно просипел Левшин, мотнув головой в сторону Полонского.
— Ладно, опосля погутарим. Без шалостев прошу, — казак ткнул Левшина в грудь дулом обреза, — а то заночуете до второго пришествия. — Он засмеялся, и ребята унюхали в воздухе запах самогона.
— Гриш! — крикнул казак в дверь. — Наши возвернулись? Собери чего есть на стол!
В темноте топтались и фыркали лошади, переговаривались охрипшие на влажном ветру голоса. «Н-но, балуй, черт!» — крикнул кто-то. «Разуй глаза», — прозвучал органно низкий голос. «Учи свою бабу…» — ответил ему другой, на теноровых верхах. Послышался смех. Левшин определил: приехало пять-шесть казаков, не больше.
Высокий человек в офицерской шинели, придерживая рукой эфес шашки, вошел в полосу света.
— Ты, Федор? Что у тебя тут? — резко спросил он.
— Да вот приблудились какие-то.
— Не с верхних станиц?
— Пес их разберет. Ночевать просются.
— Хорошо, пусть ночуют.
Взглянув на ребят темными недобрыми глазами, офицер, пригнув голову, вошел в дом.
— Прошу до нашего куреня, дорогие гостюшки, — ухмыльнулся казак. — Дюже мы без вас соскучились.
И Левшин сразу вспомнил выкрик, прозвучавший на совещании партийного и комсомольского актива.
— Беленков, — сказал он Полонскому одними губами и чуть слышно добавил: — По фотографии — он точно.
В комнате было накурено, пахло самосадом, портянками и кожей. Молодой круглолицый парень, сидя на топчане, чинил конскую сбрую. Второй казак резал длинным ножом хлеб, сильно прижимая к груди пшеничный полумесяц. По его правой щеке, заросшей рыжеватой щетиной, к углу глаза вытянулся рубчатый след сабельного удара. Шрам оттягивал нижнее веко вниз, обнажал его мокрую розовую изнанку. В углу у печи старуха, повязанная темным платком, толкла пшеницу.
Беленков сбросил на руки Федору тяжелую, не просохшую после дождя шинель и сел на лавку, вытянув перед собой ноги в грязных солдатских сапогах. Видно было, что он устал и проголодался. Запах печеного хлеба щекотал ему ноздри, вдоль сильной жилистой шеи рывками ходил кадык, подпирая выпуклый бритый подбородок. Тряхнув головой, Беленков с трудом подавил зевок.
— Давно поймали? — спросил он у Федора.