— Я уже начал подумывать, что вас держат в Чека, — сказал он, заперев кабинет на ключ, и Шнабель почти физически ощутил на своем лице его быстрый, скользящий взгляд.
«Ах, Марантиди, Марантиди… — вздохнул недавно Калита. — Застрял как кость в горле». Сейчас я попробую, только очень осторожно, ухватиться», — подумал Бахарев.
— Сегодня я слышу это во второй раз. И все же такая опасность мне не грозит. — Шнабель скупо улыбнулся. — Но причина моего опоздания связана именно с нею. В городе очень неспокойно. Многие держатели крупных ценностей арестованы. Поэтому я решил немного переждать. Русские говорят — береженого бог бережет. Это очень верная мысль. Лучше лишняя предосторожность, чем лишняя неприятность.
— Я тоже так думаю… Прошу вас, — Марантиди показал на кресло. — Курите? — он протянул Шнабелю пачку папирос. — Признаться, меня удивило тогда ваше появление в ресторане с такой крупной суммой…
«Вот теперь нужно быть совсем осторожным, — подумал Бахарев. — Марантиди начинает допрос. К нему пришел немец. Немец должен быть непогрешимо логичным».
— Это не была неосторожность. Я долго думал, где можно устроить деловую встречу. От вас можно не скрывать — у меня появилась возможность хорошо заработать. И мне в голову пришла неожиданная мысль — использовать как своеобразный камуфляж день рождения племянника. Невинная студенческая вечеринка представлялась мне надежной гарантией безопасности.
— Вы не учли возможность облавы.
— Это было трудно учесть. До сих пор ваш ресторан не трогали.
— Да. Это как раз меня и настораживало, — сказал Марантиди после недолгой паузы. — Я не считаю чекистов простаками. В их действиях есть система.
— Мне трудно судить. — Шнабель пожал плечами. — Я недавно в вашем городе.
— Гуровского вы знали раньше? — Марантиди наклонился вперед, стряхнул мизинцем белесый столбик пепла, и в этом обычном неторопливом движении Бахарев снова уловил скрытую напряженность пружины, готовой в любую секунду развернуться.
— Нет, — ответил он и тоже стряхнул пепел. — Мы с ним познакомились в этот день в ресторане. Он зашел в наш кабинет — провозгласить тост в честь любимой alma mater. И очень кстати, хотя, честно говоря, люди такого типа не внушают мне доверия.
— Почему?
— Я не склонен иметь дело с экзальтированными семидесятилетними младенцами.
— Ну, не такой уж он младенец! — Марантиди коротко рассмеялся. — Просто Гуровского надо немного знать… — Он чуть подался вперед, скользя по лицу Шнабеля все тем же внимательным, изучающим взглядом. — А вы к нам издалека?
— Из Саратова. Здесь живет моя сестра, урожденная Шнабель, в замужестве Полонская. Ростов всегда привлекал меня широкими жизненными возможностями. К сожалению, мне пришлось, несколько разочароваться… «Вот теперь самое главное, — подумал Бахарев. — Каждое слово пройдет тройную проверку».
— Почему? — спросил Марантиди.
— Буду откровенен: я попал в затруднительное положение. Мне должен был помочь акклиматизироваться старый знакомый моего отца — некто Невзоров. Но у нас была всего одна встреча. Потом он куда-то исчез.
— Вы с ним договорились о новой встрече?
— Да. Он сказал, что сам разыщет меня.
Марантиди погасил папиросу, встал, неслышно прошелся по кабинету.
«Все должно решиться сейчас, — подумал Бахарев. — Невзоров — самая крупная ставка. Вариант исчерпан до конца».
— Я немного знал Невзорова, — сказал Марантиди. — Это был одаренный человек. Единственное, чего я не понимал в нем, — это его увлечения анархизмом.
Бахарев про себя усмехнулся. Из показаний Невзорова было известно, что его и Марантиди связывают давние и прочные «деловые отношения». До революции оба приобретали за бесценок залежалые земли, на которых подкупленные ими специалисты «обнаруживали» «полезные ископаемые». Перепродажа этих якобы богатейших земель приносила баснословные прибыли.
Обнадеживающим было то, что Марантиди сам заговорил о Невзорове. Несмотря на свою привычную осторожность, сейчас он был весь как на ладони. Ему самому была нужна связь с Невзоровым, и Бахарев понял, что какой-то, может быть, решающий рубеж остался позади.
— Я думаю, Невзорова можно извинить, — сказал Шнабель. — Анархизмом болели как корью. После того как власть захватили большевики, оказалось, что есть болезни пострашнее. Обычные лекарства здесь бессильны.