Мои родители так меня не любили. Я не помнила, во всяком случае, как относился ко мне отец — он ушел, когда мне было три года; и мама потом не хотела ни вспоминать, ни рассказывать о нем — кроме имени я и не знала ничего.
Мама же таскала в дом одного за другим потенциальных отчимов и не обращала на меня внимание — но все у нее что-то не получалось. Чужие мужчины с удовольствием пользовались чистой квартирой, горячей и вкусной едой и податливой женщиной рядом — а потом она им надоедала и они уходили, чуть ли не ногами отпихивая некрасиво визжащую мать.
Которая через несколько месяцев притаскивала следующего.
В общем, с такой бурной личной жизнью времени на подрастающую дочь у нее не было.
А когда мне исполнилось шестнадцать, она привела Александра, «Сашеньку», как она его называла.
Который превратил мою жизнь в кошмар, до сих пор проникающий ядовитым оловом в мои сны, чтобы залиться в горло, уши, глаза и оставить совершенно обездвиженной и беспомощной, в гадком, вульгарном удушье, к которому у меня не было иммунитета кроме одного — бегства.
Сначала — в общагу областного центра. Потом — еще дальше. Порой казалось, что мужчины видели это во мне, замечали эту панику, готовность стать жертвой, болезненный, мерзкий страх, затапливающий меня при одном намеке на насилие, доминирование — и именно поэтому старались довлеть, ставить меня на место, потребовать то, что они бы не посмели, возможно, требовать у других женщин.
Но это не точно.
Возможно, мне просто не везло. Бывает. Есть люди, которым дается легко то, о чем я даже мечтать не могла, которые открыты миру, любимы и любят. А есть такие как я. Неустроенные в жизни девицы двадцати трех лет от роду, которые тайком по ночам читают тоненькие любовные романы, а сами даже не представляют, что это такое — строить отношения.
Вот еще почему я так цеплялась за Диму. Не могла уйти и не мешать ему жить. Да, пусть наше совместное проживание и беззлобные подколки били лишь иллюзией отношений, но я, порой, радовалась, что, при случае, могу похвастаться, что живу с парнем. И опытом совместного быта.
Дура.
Впрочем, не большая, чем те, кто верил, что розовые сопли, которые для меня были сказкой на ночь, имеют хоть какое-то отношение к реальности.
— Зайди ко мне.
Я подпрыгнула от резкого голоса, ворвавшегося в тишину моего закутка, нарушаемую лишь стуком клавиш.
Интерком ожил совершенно неожиданно — да я и вовсе забыла, что он у меня есть на столе-то! Все поручения мне передавал личный помощник, тем более если они касались непосредственно самого босса. И вообще, я видела его — точнее, его макушку, склонившуюся над бумагами или каким-нибудь планшетом — только когда приносила ему кофе.
И то об этом сообщала мне Нина — что Веринскому нужен кофе. И я бросала любое дело, которым в этот момент занималась, и вскакивала, подлетала к стойке, на которой располагалась дорогущая кофемашина и делала его любимый двойной эспрессо с капелькой даже не молока, а молочной пены, которую надо было ложечкой достать из молочника и поместить ровно в центр чашки.
За те три недели, что я здесь работаю, я приготовила сорок одну такую чашку.
Не то что бы я считала специально — скорее, особенность, оставшаяся с детства. Я обожала все пересчитывать, делала это на автомате и в голове хранила самые разные цифры, от довольно интересных дат и значений, до совершенно ненужных сведений, что у соседской Леночки было семнадцать кукол, включая пластиковых пупсов, а у меня всего три.
Кроме кофе, меня нагрузили бумагами. Перепечатывать, сортировать, переводить некоторые документы — английский был на вполне достойном уровне — превращать тексты в диаграммы и таблицы, и наоборот. Не считая поездок за костюмами из химчистки, бесчисленных поручений, из-за которых я сбивала ноги, бегая по нашему не маленькому зданию, договоров и документов, которые нужно было то отнести на подпись в разные отделы, то, наоборот, забрать.
Дела наваливались на меня, как снежный ком. Если в первые дни я считала, что очень занята, то потом начала понимать — я ничего не знала о занятости. С каждым днем у меня все прибавлялось рутинных, мелких, но необходимых к быстрому исполнению обязанностей, которыми не занимался личный помощник. Обязанностей, которые сыпались на меня каждую минуту, не останавливаемым потоком, так что я быстро научилась носить с собой в кармане пиджака крохотный блокнот с карандашиком и записывать все то, что было необходимо сделать — записывать и вычеркивать. Записывать и вычеркивать. И каждое дело Нина Александровна перепроверяла лично, порой доводя меня до слез в глазах своим металлическим голосом, если что-то было выполнено, по ее мнению, не достаточно совершенно.