Дальше я сама.
Чувствуя облегчение, двинулась к выходу.
Ресторан располагался на верхнем этаже, так что спускаться пришлось в лифте, набитом опьяневшими гостями. Вряд ли они уезжали так рано, скорее всего, просто хотели «проветриться», будто балкона им мало.
Я проигнорировала косые взгляды и спокойно вышла последняя, стараясь идти медленней, чтобы пропустить всю компанию вперед.
И потому не сразу его увидела.
Далеко не сразу.
Сначала и вовсе почувствовала. Воздух вокруг меня вдруг сгустился, и я начала двигаться медленней, будто попала под воду и теперь с трудом перемещалась в пространстве. Туфли почему-то запнулись одна об другую, я подняла голову и увидела Михаила, только что прошедшего отельную вертушку.
И совсем остановилась.
Однажды зимой, я прыгнула в прорубь после бани.
Тело моментально свело судорогой, дыхание перехватило, а кожа полыхнула, чтобы тут же заледенеть.
Мои ощущения сейчас были похожи.
И очень не похожи на те, что я испытывала в прошлом. Тогда я погружалась в горячий сахарный сироп, когда видела уже тогда известного и очень богатого Веринского. Щеки загорались, в животе начинали порхать бабочки, а кончики пальцев жгло от желания прикоснуться к совершенному, как мне казалось, мужчине.
И дерьмовому, как оказалось, ублюдку.
Он уставился на меня и я на мгновение вдруг подумала, что ведь может не узнать. Прошло достаточно времени, а я изменилась. Фигура стала женственной и, в то же время более подтянутой; вечные кеды и джинсы и деловые, прямо скроенные костюмы сменило роскошное платье. Я теперь красила в цвет топленого шоколада свои волнистые русые волосы, да и лицо стало менее округлым. Тем более, если подчеркнуть макияжем скулы и разрез глаз.
Да и почему вообще он должен был меня помнить?
Это для меня он был воздухом. Жизнью. Счастьем, что хочется выпить залпом и до дна, а не цедить по капле, боясь, что оно скоро кончится.
Как, собственно, и произошло.
А для него я оказалась лишь проходным элементом. Очередной влюбленной дурочкой.
Все мои размышления заняли секунду. А потом я заметила шок в глазах мужчины, тут же сменившийся отстраненным выражением.
Надо же, узнал.
Но решил сделать вид, будто меня никогда и не было в его жизни.
Да была ли я? Это мне казалось, что была. А он лишь позволял присутствовать где-то на задворках. И выставил за дверь, когда надоела. Без денег. Без будущего.
А самое страшное, без возможности испытать женское счастье.
Будто в ответ на эти мысли в животе запульсировало застарелой болью. Фантомной, как говорил мой психотерапевт.
Я в итоге послала этого психотерапевта, хотя сейчас понимаю, что он мне помог. Иначе совсем бы измучила себя, уничтожила ненавистью и чувством вины. И окружающим бы досталось еще больше — я тогда цепляла в зону действия цунами всех, с кем соприкасалась. Отравляла своими всплесками. Мне казалось, что даже Анатолий Павлович, тот самый врач, пил успокоительное после меня.
Хотя, вроде бы, история, каких тысячи.
Но у всех ведь разный порог боли. Мой оказался крайне низким. Нулевым.
И в прошлом граница, могущая завести меня в кошмарное никуда, почти отсутствовала — как между странами Шенгена. Но теперь вокруг нее ощерились злобные псы и повисла колючая проволока, по которой я пустила ток.
Поэтому я улыбнулась Михаилу уголком рта, кивнула в знак узнавания и твердым шагом прошла мимо него, не позволив вдохнуть даже ноту парфюма, который раньше так любила слизывать с разгоряченной кожи, и вышла из отеля.
Не думать.
Не говорить.
Не вспоминать.
ГЛАВА 2
Пять лет назад.
— Ого, и откуда ты взялась такая?
Прищурив глаза, на меня смотрел очень симпатичный и модно лохматый блондин. Еще и улыбался во все зубы.
Я вспыхнула, подавила в себе желание одернуть неудобную юбку и потупилась.
И чего уставился? Я, между прочим, девушка серьезная, пришла на собеседование, а он ехидничает.
Программист какой-то, наверное, только им, как правило, разрешалось ходить в джинсах и футболках в крупных компаниях. Ну, мне так казалось.
Блондин все нависал надо мной, а я мельком глянула на часы.
Назначенное время собеседования давно прошло, а меня все не вызывали. И помощница из приемной куда-то делась. Хоть она мне и показалась довольно неприятной и недоумевающей — вроде, неужели я назначала время вот этому — но она была, по крайней мере, единственным человеком, которого я знала в компании — и который знал обо мне.