Слышу голос читателя:
— Между прочим, товарищ писатель, пора вам поточнее определить свои отношения с героиней. С Аминой или как она у вас будет в дальнейшем именоваться. Вы что? Влюбились? Выкладывайте начистоту!
Не торопите. Я ж тогда не знал. В предыдущей главе не мог да и в этой еще ничего определенного сказать не имею права.
А теперь вот что — последний раз забегу вперед. Правда, недалеко.
На следующее утро, в среду, встретил в коридоре Савву. Он был в сапогах, в чистой рубашке — опять упорно что-то продумывал, вынашивал. Меня сперва не заметил, прошел было мимо, но все-таки обернулся:
— Магомед! — Он смотрел немного вбок, Помедлив, спросил: — Вчерашний разговор помнишь?
— Кое-что…
— Тогда слушай, прочитаю на память две строки из корана: «Если явится тебе пьяным даже сам аллах — не придавай значения словам его!»
— Откуда знаешь коран? — спросил я, пораженный мудростью изречения.
— Я его не знаю, — ответил Савва очень серьезно, — я его сочиняю. Сочиняй, брат ты мой, если хочешь добиться правды!
На этом мы и расстались, и я крепко задумался.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Между прочим, проклятый вторник для Саввы кончился, для меня — нет. Встретились мы, как уже было сказано, в среду утром, но что для него было утром, для меня оставалось прошлым днем, нескончаемо длинным, все еще не прошедшим днем. Я не спал ни минуты, потому и не видел границы чисел, из чего можно заключить, что сутки есть понятие относительное.
Все-таки солнце поднялось и для меня; увидев его лучи за Останкинской башней, сразу побежал под душ, чтобы мылом и мочалкой стереть, что было до этого. Будто обмазан я был чем-то клейким… Когда отмылся — отвернул разбрызгивающую головку душа и добрых полчаса стоял под сильной холодной струей. Приятно было вспомнить ледяной водопад безымянной горной речки, протекающей вблизи Кубачи. Если с кем-нибудь ссорился, если влюблялся, если мечтам своим давал разгореться — бежал под струю водопада и остужал голову. Казалось, ледяной бур ввинчивался в меня, достигая души, изгоняя страсти. В раннем детстве начал. Как-то, увидев меня под водопадом, мама вытащила силой и раскричалась на весь аул:
— Люди добрые, в моего сына джинны вселились, с ума сошел!
Грубой шерстяной рукавицей она растерла меня до крови и взяла обещание не делать больше таких глупостей, не рисковать здоровьем. Долго, может быть год, я не нарушал клятвы. Но с возрастом страсти не утихали. И вот, когда исполнилось десять лет, смертельно обиженный кем-то из сверстников, я загорелся жаждой мести. Чтобы преодолеть эту темную страсть, побежал под водопад. Отвыкнув, минуты не мог выдержать, закоченел, задрожал, как лошадиная шкура, но месть все еще кипела в душе. Тогда пришла в голову странная мысль, и я тут же ее осуществил. Снова полез под струю и, пока стоял, непрерывно, как заклинание, повторял: «Неш, неш, неш!» Призывая на помощь маму, я чувствовал теплоту ее рук, и это придавало мне сил. Не кричал, тихо говорил, но верил — она услышит, прибежит с рукавицей.
Так и случилось, мама меня нашла. Не ищите в этом чудо. Мама узнала, что меня сильно обидели, увидела, кинжала нет на стене. Испугавшись, что сын ее станет преступником, побежала меня искать.
На этот раз не бранила, только крупные слезы текли по ее щекам.
— Почему ты плачешь, неш? — спрашивал я ее. — Стыдно за меня? Надо было мстить, да?
Она качала головой: «Нет, нет», — но, растирая меня, продолжала плакать. И только дома, когда сели у огня камина, сказала:
— Так боялась за тебя, так потом радовалась, что слезы сами текли. Теперь знаю: сын мой не трус!
Сказав это, она легонько коснулась моей головы, и улыбка осветила ее лицо.
С той поры мама уже не бранила меня, поняла, что ледяная струя не враг, а врач мой.
В то утро, которое для людей было новым, а во мне жило как продолжение прошлого дня, опять было нужно остудить и душу, и сердце. Но в московском водопроводе ни зимой, ни летом не бывает ледяной воды, только прохладная.
Но может быть, нет у меня души? И сердца тоже нет?
Слышал, слышал я о себе такие слова прошедшей ночью.
А что было? Попробую вспомнить.
На чем мы остановились? Савва, от щедрот своих, предлагал мне оригинальное название для романа. «Позолоченный блестит». Что ж, для кубачинца, потомка златокузнецов, очень подошло бы. Отнял Савва, объявил, что сам хочет стать Бальзаком.