И вдруг девушка с рукописью. Не иначе, принесла подстрочник. Что-то уж больно тонкий… Девушка как девушка, в модном коротком платьице, в туфлях на высоких каблуках. Не дает разносную книгу — выражение лица почему-то ужасно смущенное.
— Что-нибудь случилось? — спросил я. — Потеряли часть рукописи?
— Нет, — сказала она, неуверенно улыбаясь, — не потеряла… Тонкая потому, что пока только первая часть… Вы Магомед-Расул? Я не знала, что вы в Москве, только вчера узнала… Судя по вашему взгляду, за кого-то меня принимаете… Я…
— Я думал, вы курьерша издательства.
— Какого издательства? Не понимаю…
Только она собралась мне назвать себя, распахнулась дверь, в комнату ворвался Мукаш Колдыбаев. Знаете такого киргизского поэта? Наш курсант. Для своих двадцати четырех лет успел довольно много… Но чересчур шумный, безостановочный. Он высокий, веселый, самоуверенный… В руке, как и незнакомка, держал листки бумаги.
— Садитесь, ребята, садитесь! Сотворил великолепные стихи. Клянусь аллахом — гениальные!
Взъерошил волосы, принял торжественную позу и, не давая опомниться, пустился декламировать.
Я слова понять не мог. Кто остановит Мукаша? Как водопад: пенится, клубится. Пришлось сделать вид, что слушаю, а сам разглядывал пришедшую девушку. Она явно нервничала. Жестом я пригласил ее сесть. Поблагодарив кивком головы, она взяла стул, перенесла к окну, шепотом спросила:
— Можно открыть? — и, не ожидая ответа, подняла щеколду, распахнула окно, высунулась по пояс; кажется, хотела увидеть кого-то или что-то внизу. И тут же я вспомнил, что курьерши ездят теперь на машинах, всегда торопятся. Но ведь, пожалуй, не курьерша?..
Девушка немного успокоилась. Села. Стала слушать. Мне показалось — понимает. Неужели знает киргизский язык? На киргизку не похожа, в лице прорисовывается что-то кавказское. Балкарка? Карачаевка? И те и другие отлично понимают киргизский.
Я смотрел, смотрел, вдруг прилетела мысль: может быть, студентка Литинститута?
Мукаш кончил декламацию и плюхнулся на стул рядом с девушкой:
— Хорошее произведение? Тебе понравилось?
Она повернулась к Мукашу, посмотрела в глаза… Потом, мило рассмеявшись, произнесла:
— О, даже очень! — сказала и вспыхнула, отчего стала еще привлекательней.
И опять подошла к окну, и тут же, успокоенная, села на место.
Я хотел бы посмотреть, что там за окном, но Мукаш глянул грозно, требовательно:
— А тебе? Понравилось, не понравилось? Говори, говори, не стесняйся, не боюсь!
Я дернул плечом. Что сказать, когда ни слова не понял, как хвалить?
Поэт напустился на меня с удвоенной силой:
— Киргизского языка не знаешь — так что? Музыку произведения тоже не слышишь? Рифмы, ритмы тебя не трогают, не интересуют? Сам же писал стихи, числился по нашему цеху… — Он снова повернулся к девушке: — Объясни своему глухому, бесчувственному брату, в чем прелесть, в чем покоряющая сила моего стихотворения.
И опять девушка мило улыбнулась. Требуя внимания, подняла пальчик. Тоненький, с розовым ноготком. И вдруг… запела.
Я еле удержался от смеха: незнакомка явно подражала Мукашу. Поэты, когда читают, всегда немного поют. Она в точности повторила тот же тон, тот же ритм, но в ее исполнении получалось что-то вроде песни. Она по-русски пела. Неужели перевела? Так быстро?
Попробую передать хотя бы приблизительно ее песню:
— Кругом теснятся кручи, их молнии стригут, и громы в них грохочут, и дьяволы хохочут, и боги стерегут… Кругом теснятся кручи — могучие хребты, плывут, сплетаясь, тучи, но пробивает луч их с небесной высоты. И самолет, как птица, стремится в высоту, чтобы пробиться к солнцу, к голубизне пробиться сквозь грозную черту. А в самолете плачут, от страха дети плачут и, прижимаясь к взрослым, от них спасенья ждут. Им взрослые не скажут ни слова в утешенье, они в оцепененье, на лицах их испуг. Но тут старик в папахе берет чунгур за деку, и пальцы начинают победный марш играть. И дети забывают о страхе и о громах, и дети Человеку поверили опять…
Я заметил, что незнакомка исподтишка бросает на меня взгляды, как бы желая проверить впечатление. Зачем это ей? Да кто ж, наконец, она? Артистка? Поэтесса?
Ее прервал Мукаш, бурно захлопал в ладоши, закричал:
— Кто ты? Откуда? Имя скажи!
Незнакомка улыбнулась и, хотя петь перестала, на вопрос не ответила. Мукаш ко мне бросился:
— Как твою сестру зовут?