Армстронг промолчал.
– И потому я думаю, что вы чувствуете себя немного виноватым, – сказал Ричер. – Думаю, поэтому вы и согласились выступить по телевидению с заявлением, поэтому согласились сами явиться на заупокойную службу.
– Я политик. У каждого из нас сотни врагов.
– Это не политика. Это дело личное, – отозвался Ричер. – Ваш политический враг – это какой-нибудь фермер в Северной Дакоте, обедневший на десять центов в неделю из-за того, что вы изменили размеры субсидий.
Армстронг хранил молчание.
– Я не дурак, – сказал Ричер. – Я мужчина, на глазах у которого умерла любимая женщина.
– Да ведь и я тоже не дурак, – произнес Армстронг.
– Я так и думал. Что-то возвращается к вам из прошлого, вы полагаете, что можете просто отмахнуться от него и надеяться на лучшее? – Ричер немного помолчал. – Я думаю, вы были подвержены вспышкам ярости. Так же, как ваш отец. Думаю, что задолго до того, как вы научились контролировать их, вы причиняли людям страдания – некоторые забыли об этом, некоторые – нет. Думаю, что кто-то подавлял в себе злобу, пока в один прекрасный день не включил телевизор и не увидел, впервые за тридцать лет, ваше лицо.
– В какой мере обо всем этом осведомлено ФБР? – поинтересовался Армстронг.
– Ни в какой. Мы их обогнали.
– И каковы же ваши намерения?
– Я собираюсь помочь вам, – ответил Ричер. – Не потому, что вы этого заслуживаете. Это будет совершенно случайным побочным продуктом моего желания поквитаться за Нендика и его жену, за старика по имени Андретти, за двух людей по фамилии Армстронг, за Кросетти и в особенности за Фрелих, бывшую подругой моего брата.
– Все это останется между нами? – спросил Армстронг.
– Должно остаться. Мне же будет лучше.
– Похоже, вы задумали применить крутые меры. Ричер кивнул:
– И после мы все будем жить счастливо.
Повисло долгое молчание. Ричер наблюдал за тем, как Армстронг-политик понемногу обращается в обычного человека.
– Во многом вы ошибаетесь, – наконец сказал тот. – Но не во всем.
Армстронг наклонился, выдвинул ящик письменного стола. Достал из него пухлый конверт и бросил его на стол.
– Полагаю, это и есть первое послание, – сказал он. – Письмо пришло в день выборов. Секретную службу оно, должно быть, несколько озадачило, однако она его пропустила.
Адрес был отпечатан на уже знакомой наклейке. Отправлено откуда-то из Юты 28 октября. Ричер заглянул в конверт.
В нем лежала одна лишь миниатюрная бейсбольная бита. Сувенир. Бита была надпилена и сломана пополам.
– Я не был подвержен вспышкам ярости, – сказал Армстронг. – Однако вы правы, у отца они случались. Мы жили в маленьком городке в штате Орегон. Жизнь там выглядела примерно так же, как на только-только осваиваемой территории. Закон соблюдался не всегда, но, в общем, было неплохо.
Мне было восемнадцать. Я собирался в колледж, проводил дома последние недели. Сестра куда-то уехала. У наших ворот висел почтовый ящик. За год до того, в Хэллоуин, ящик разбили – ну, знаете, обычная в этот день история, юные хулиганы болтаются по городку с бейсбольными битами. Отец услышал, как разбивают ящик, погнался за ними, но даже разглядеть их как следует не смог. Он соорудил новый ящик, покрепче, и тот стал у него чем-то вроде пунктика.
– А потом хулиганы вернулись, – сказала Нигли.
– Под конец лета, – подтвердил он. – Двое молодых ребят, в грузовичке и с бейсбольной битой. Я их и раньше видел. По-моему, они были братьями. Настоящие крутые ребята, пригородное хулиганье из тех, от кого стараешься держаться подальше. Они замахнулись было, чтобы разбить ящик, но тут вылетел отец, и началась перебранка. Они издевались над ним, угрожали, говорили гадости о матери. Тащи ее сюда, говорили они, мы поможем ей поразвлечься с этой битой. Тут началась драка, и отцу в ней повезло. Бита разлетелась на две половинки. Он заволок юнцов во двор, вытащил откуда-то трелевочную цепь, висячие замки и приковал обоих к дереву. Отец словно с ума сошел. Он избивал их сломанной битой. Потом сказал, что, если они не станут молить о прощении, он прямо сейчас поможет им поразвлечься с битой. С расщепленным ее концом. И они стали его умолять, и умоляли громко и долго.
Армстронг помолчал, потом продолжил:
– Я был там все это время. Старался успокоить отца и все такое. Но те ребята смотрели на меня так, точно я во всем этом участвую. Я же видел полное их унижение, а хуже этого для хулигана, полагаю, и быть ничего не может. В глазах их горела абсолютная ненависть. Ко мне.
– Что было потом? – спросила Нигли.
– Отец сказал, что оставит их здесь на ночь, а утром примется за них снова. Он пошел спать, а я час спустя выскользнул из дома. Я хотел отпустить их. Однако они уже сбежали. И больше не возвращались. С тех пор я их ни разу не видел.