Во время последовавшего затем торжественного собрания Вальтер Ульбрихт и Эрих Мильке подошли в перерыве ко мне и послу Первухину. В правой руке Мильке держал лист бумаги, а Ульбрихт коротко сказал Первухину: «Это его бумага». И потом они удалились.
Я взял сложенный лист бумаги и, смущенно улыбаясь, передал его моему послу. Выслушав мою историю, Первухин сказал: «Какими благородными они могут себя показать. Но тут мне приходит на ум поучительная частушка: “Всунул руку — там тепло, вынул руку — там дерьмо”. Это для тебя должно быть уроком, Александр. В их машину можно садиться только с пустыми карманами».
ЧЬЯ ЭТО ПОЛИЦИЯ — МНЕ НАПЛЕВАТЬ. Конец 1950-х годов
Во второй половине 1950 годов я работал в качестве атташе по печати в советском посольстве в ГДР. Мне был выделен автомобиль «победа». С грехом пополам эта машина могла ехать немного быстрее 100 км в час. Но не только в этом смысле это был безопасный автомобиль. Даже лобовое столкновение едва ли могло повредить этот тяжелый танк.
Тогда в посольстве работали два немецких шофера. Одному из них, господину Папе, было около 60 лет, он обладал чувством юмора и охотно рассказывал нам берлинские анекдоты. Однажды я спросил его: «Какая полиция, по вашему мнению, вежливее и корректнее — народная полиция ГДР или западноберлинская?» Господин Папе отмахнулся, сказав: «Ах, господин Александр, я в партиях не состою. Мне абсолютно наплевать — западногерманская это полиция, западноберлинская или гэдээровская, у меня собственный опыт».
Позднее, когда в моем распоряжении был «фольксваген» — известный «жук», я приобрел собственный опыт. Мы ехали на повышенной скорости по Восточному Берлину. Перед мостом Янно-виц в центре города нас обогнала на мотоцикле «белая мышь» — так называли одетых в белую униформу дорожных полицейских. Крепкий молодой человек потребовал остановиться. Я прошептал водителю — моему другу: «Ты не знаешь ни слова по-немецки! Говорить с ним буду я». Полицейский подошел к дверце водителя и громко сказал в открытое окно: «Вы ехали со скоростью восемьдесят километров в час». Я прикинулся дурачком: «Нет, нет, теперь не восемьдесят, теперь восемнадцать», — и показал ему на свои часы. «Вы ехали со скоростью восемьдесят километров», — повторил полицейский. Но я настаивал на своей версии: «Посмотрите, мои часы — восемнадцать, ваши часы… — и я немного приподнял его левый рукав, — тоже восемнадцать, а вы так кричите!» Эта бессмыслица возымела свое действие. Полицейский энергично махнул жезлом и крикнул: «Проваливайте!» Это было также и нашим самым большим желанием.
КАРЛ ШИРДЕВАН НА СВОЙ СТРАХ И РИСК ОБРАЩАЕТСЯ К ПОСЛУ ПУШКИНУ. 1956–1957 годы
В ноябре в советском посольстве в Берлине состоялся прием по случаю годовщины Октябрьской революции. На приеме ко мне подошел Карл Ширдеван. Я был с ним дружен с 1951 года. Он спросил, не может ли он конфиденциально поговорить с послом Георгием Пушкиным. Я пообещал сейчас же переговорить об этом с послом и дать ответ. Пушкин сразу же дал свое согласие и попросил меня привести в его кабинет Ширдевана приблизительно в 24 часа, после того как большая часть гостей покинет посольство.
Примерно в пять минут первого ночи мы вместе с Ширдеваном вошли в рабочий кабинет посла. Разговор продолжался около получаса. Он касался манеры руководства Вальтера Ульбрихта. Ширдеван начал с того, что в настоящее время Вальтеру Ульбрихту нет равноценной замены. Он пользуется огромным доверием и авторитетом в партии, он хороший организатор и располагает большим жизненным опытом. Во всех отношениях он на сегодняшний день незаменим. Далее Ширдеван пояснил, что Советский Союз обладает огромным авторитетом в глазах руководства СЕПГ. И для Вальтера Ульбрихта Советский Союз является примером. Поэтому он, Ширдеван, просит Пушкина повлиять на Ульбрихта, чтобы тот не помыкал бы далее своим ближайшим окружением. Ситуация невыносима. Позитивное воздействие на Ульбрихта может оказать только Советский Союз с его авторитетом «старшего брата».
Пушкин поблагодарил за доверительную информацию и пообещал поставить в известность компетентные инстанции. Оба очень сердечно распрощались, и я проводил Ширдевана в вестибюль. Внизу в гардеробе я увидел Пауля Фернера, разговаривавшего с одним молодым советским дипломатом. Увидев Ширдева-на, он громко воскликнул: «А! Вот ты где…» Я взглянул на часы. Была половина первого ночи.