ПАРИ НА ЧЕТЫРЕ БУТЫЛКИ ВОДКИ. 1966 год
Весной 1966 года Иван Иванович Ильичев, тогдашний руководитель Третьего европейского отдела МИДа, сказал мне, что я согласно плану кадровых замен должен осенью 1966 года отправиться в Бонн в качестве первого секретаря советского посольства. Я обрадовался и стал готовиться к вступлению в должность. Прежде всего, мне нужно было познакомиться с новыми именами, экономическими данными и политическими проблемами. В начале июля я снова был вызван к Ильичеву. Когда я вошел в его кабинет, то обнаружил там группу наших послов, которые сидели на кушетке и весело переговаривались между собой. Ильичев без комментариев отправил меня к Василию Грубякову, начальнику отдела кадров Министерства иностранных дел. «Вы не знаете, в чем дело?» — поинтересовался я. «Не знаю. После разговора с Грубя-ковым ты придешь сюда и все нам расскажешь».
Через некоторое время я сидел перед начальником отдела кадров Грубяковым. Тот поставил меня в известность, что руководство Министерства иностранных дел намерено предложить мне пост помощника заместителя министра иностранных дел в ранге советника посольства. Я поблагодарил его, но объяснил, что, согласно ротационному плану, меня должны послать осенью в Бонн первым секретарем посольства. Об этом мне еще в начале года сообщил Ильичев. «Обдумайте основательно свое решение, — заметил Грубяков с серьезным выражением лица. — Такого выгодного места второй раз вам уже не предложат». — «Может быть, и так, Василий Федорович, но, видите ли, я уже провел двенадцать лет в ГДР, хорошо знаю страну, людей и тамошние проблемы. Но до сего момента я провел лишь два недели в Федеративной Республике Германии. Как германисту, мне хотелось бы познакомиться с обеими частями Германии, или это нескромно?» — «Посмотрим, действительно ли вас планируют послать осенью в ФРГ». С этими словами он поднялся и подошел к своему сейфу, из которого вытащил огромный синий альбом. Это, очевидно, была его книга «кадровых перемещений». Он раскрыл ее и пробежал карандашом по списку имен. Затем карандаш двинулся горизонтально дальше и остановился у края страницы. Грубяков прочитал вслух: «Богомолов, сентябрь 1966 года, первый секретарь Посольства СССР в ФРГ». И через мгновение: «Ну, хорошо, я принимаю ваши аргументы. Давайте оставим все как есть, без изменений».
Когда я снова предстал перед Ильичевым, тот спросил меня, широко улыбаясь: «Ну, что было?» Я пересказал свой разговор с Грубяковым. «Ну, что я вам говорил!» — гордо воскликнул Иван Иванович. А потом проворно объяснил мне: «Когда ты ушел, коллеги сказали мне, — и он кивнул головой в сторону кушетки, — что я плохо знаю своих людей и ты проглотишь наживку — должность советника. Я предложил пари и утверждал, что ты отклонишь повышение по службе. Ты выиграл четыре бутылки водки!» — «Я сильно сомневаюсь, что получу за это хотя бы одну-единственную бутылку», — ответил я и оказался прав.
БУНДЕСВЕР — ОДИН РАЗ С ДРУГОЙ СТОРОНЫ. 1967 год
В начале осени 1966 года я прибыл в Бонн. Впереди были пять лет, наполненных интересными встречами в «империалистическом германском государстве». Некоторые из них получили очень неожиданный исход.
Я сидел в своем кабинете на втором этаже советского посольства на Роландсек-на-Рейне, когда дежурный сообщил, что со мной хотят говорить два офицера бундесвера. Я пошел в комнату для встреч, где меня уже ждали два молодых, едва ли старше 30 лет, офицера. Погоны указывали на то, что это летчики. Я предложил обоим сесть и спросил о причине их визита. Они встали. Старший по званию, старший лейтенант, объяснил: «Мы узнали сегодня из прессы, что вчера в Советском Союзе при завершении космического полета погиб советский летчик-космонавт Владимир Комаров. В связи с этим мы хотели бы выразить свои соболезнования родственникам Комарова, а также его друзьям и коллегам».
Искренняя открытая манера поведения обоих офицеров бундесвера произвела на меня, как на бывшего солдата и инвалида войны, глубокое впечатление. Я представил себе, что с этими двумя людьми я мог бы подружиться.
Если эти воспоминания попадут им в руки, они могли бы дать мне о себе знать через издательство и я бы с удовольствием пригласил их к себе на неделю в Москву.
СЛОВЕСНАЯ ТРУХА. 1968 год
На второй год после моего приезда в Бонн я был произведен из первого секретаря в советники посольства по информации. В Москве надо мной стоял отдел информации МИДа. В мои обязанности входило изучение антисоветской пропаганды немецких средств массовой информации, анализ существенных аргументов и мотивов их выступлений и пересылка через посольство в Москву соответствующих сообщений с предложениями. Чтиво часто было однообразным и скучным, круглый год одно и то же. Подавляющая часть критических выпадов была неизменно ядовитой и демонстрировала недостаток знаний о действительном положении дел в Советском Союзе. Я считал эти материалы пропагандистки нерезультативными. Аргументы казались большей частью примитивными. Но все чаще всплывали и реалистичные описания положения дел в Советском Союзе. В них утверждалось, что ресурсы Советского Союза хотя и большие, но ограниченные, и страна либо отстанет от США в гонке вооружений, либо ее ожидает социальный взрыв.