— Кардинальное сокращение вмешательства государства в экономическую деятельность, принятие Гражданского кодекса, соответствующего реалиям рыночной экономики, и Земельного кодекса, предусматривающего свободную куплю-продажу земли.
— Фискальная реформа, включающая глубокую реформу налогового администрирования, а также реформу бюджета и бюджетной сферы.
— Пенсионная реформа, которая позволила бы гражданам самим участвовать в формировании своей будущей пенсии и тем самым меньше зависеть от государства.
— Таможенная реформа, либерализация внешнеэкономической деятельности, вступление страны в ВТО.
— Банковская реформа и формирование механизмов эффективного фондового рынка.
— Реструктуризация естественных монополий и реформа жилищно-коммунального сектора, стимулирование развития энергетики.
Михаил Михайлович, я насчитал семь направлений. Прямо-таки «семь касьяновских ударов» по экономической отсталости страны. И как отреагировал на ваши предложения Путин?
Его слова не оставили у меня никаких сомнений, что у нас в тот момент было абсолютно общее понимание, как выбираться из кризисной ситуации и куда двигаться дальше.
А какие условия изначально поставил вам Путин на той самой первой встрече?
С его стороны условие было только одно — не лезть на его «поляну». Президентская «поляна» — это силовые структуры и внутренняя политика. Внутренняя политика — это прежде всего взаимодействие с политическими партиями и работа с регионами.
Тогда, при первом нашем разговоре, Путин назвал все то, о чем мы договорились, «контрактом» Кстати, в день отставки я напомнил ему, что со своей стороны этот контракт выполнил полностью.
Контракт подразумевает принятие обязательств обеими сторонами. Вы в свою очередь какие-то условия Путину выдвигали?
Я поставил два условия: во-первых, что он будет поддерживать проведение тех реформ, которые я тогда обозначил. Во-вторых, что правительство не может быть отправлено в отставку без веских на то оснований, а главное — без внятного публичного объяснения ее причин.
Почему вы, еще не вступив в должность, первым делом заговорили о механизме отставки?
Вы помните, как часто менялись правительства под конец президентства Ельцина? Люди не понимали, почему одно правительство уходит, а другое приходит. Чтобы такого больше не было, чтобы не подрывался авторитет власти, чтобы министры работали спокойно, я и поставил такое условие. Для меня было важно, что президент не будет использовать свое право на отставку правительства, когда в этом нет острой необходимости.
Я прекрасно понимал, что в случае политического или экономического кризиса для президента это — главный политический ресурс: уволить премьера и весь его кабинет, чтобы нейтрализовать народное недовольство, поднять у населения уровень надежд на скорые перемены к лучшему. Поэтому для меня было принципиально договориться сразу, что необоснованной отставки не должно быть.
Значит, Путин не выполнил контракта, ведь президент отправил вас в отставку без видимых рациональных причин и не объяснил вразумительно гражданам, почему он вдруг это сделал. Но это так, в порядке ремарки.
А тогда в январе 2000 года вы во главе российской делегации поехали в Давос на Всемирный экономический форум. Там Труди Рубин, обозреватель газеты Philadelphia Inquirer, задала вам уже ставший историческим вопрос: «Who is Mr. Putin?» Что вы в тот момент почувствовали?
Да, была такая история. После моего доклада на пленарной сессии «Россия на распутье» я, Чубайс и кто-то из наших губернаторов со сцены отвечали на вопросы зала, в котором собрались около тысячи человек. И вдруг прозвучал этот каверзный вопрос. К тому времени у меня был опыт публичных выступлений, но он касался в основном финансово-экономической сферы. И такой простой политический вопрос, признаюсь, поставил меня в тупик. Я после недолгой заминки стал как-то не очень внятно объяснять, что Путин, мол, демократ, приверженец рыночной экономики и тому подобное. Меня поддержал Чубайс, но тоже неубедительно. Участников форума наши ответы явно не удовлетворили, в зале началась спонтанная дискуссия. В общем, не смогли мы с Чубайсом должным образом презентовать Путина мировой общественности.
Итак, начало 2000 года. Как начал исполняться ваш контракт?
Путин в основном занимался проблемами Северного Кавказа и выборами, а я — текущим управлением правительством и хозяйственной деятельностью в стране. Мы с Путиным договорились, что руководить подготовкой комплексной программы реформ будем мы с Волошиным. Путин попросил назначить менеджером, управляющим группой экспертов Германа Грефа. Он как раз ушел из Минимущества, где был заместителем министра, и хотел, по словам Путина, интересной, масштабной работы. Кандидатуру поддержал и Волошин. Я не возражал, хотя не был знаком с Грефом и не знал его профессиональных качеств.
Но ведь Греф по образованию юрист. Как он мог курировать экономические реформы?
Поначалу ему было очень нелегко, вопросы экономики и финансов были для него новыми. Я тогда прикомандировал к нему в помощники Аркадия Дворковича. Аркадий несколько лет проработал со мной в Минфине, его взгляды на развитие экономики во многом тогда совпадали с моими. Надо отдать должное Герману: он впитывал все как губка и через четыре месяца хорошо разбирался во многих экономических проблемах. Он уже был готов работать министром экономики. Его энергия и настойчивость в значительной степени обеспечили проведение многих реформ.
А кто входил в число ключевых членов правительства?
Ядро составляли: Алексей Кудрин, Герман Греф, Виктор Христенко, Константин Мерзликин, Валентина Матвиенко, Борис Алешин, Александр Починок. Вообще в правительстве было много профессиональных и энергичных людей.
Был ли у вас как у второго человека в государстве постоянный доступ к президенту?
Нужно отдать должное Путину: я мог связаться с ним в любой момент. Если мне надо было что-то уточнить или проинформировать президента о чем-либо, у меня никогда не было проблем, мы могли все обсудить при личной встрече или по телефону. К тому же у меня тогда сложились очень хорошие дружеские отношения с руководителем администрации президента Александром Волошиным. И не только по работе, мы нередко встречались в неформальной, семейной обстановке. Поэтому при взаимодействии между мной и президентом или руководителями двух аппаратов никаких препятствий не возникало.
Пытались ли на вас оказывать давление люди, находящиеся, скажем так, в особых отношениях с президентом?
Давление — нет. Было несколько случаев, когда ко мне приходили разные «деловые люди» и пытались интриговать, пользуясь именем президента: мол, есть вот такая проблема, надо ее решить, Владимир Владимирович в курсе, поддерживает. Я очень быстро научился с такими просителями разбираться. Прямо в их присутствии звонил президенту: «Владимир Владимирович, вот такой-то человек пришел, просит о том-то, говорит, что с вами согласовано». И президент всякий раз отвечал: «Тоните, не слушайте. Делайте, как вы считаете нужным». Раза три такое было в самом начале, в 2000 году, и после этого все поняли, что со мной такие разводки не проходят…
Самые деликатные, самые болезненные вопросы в отношениях между руководителями такого ранга, как президент и премьер-министр, наверное, кадровые?
Безусловно.
Когда формировалось ваше правительство, у вас была свобода в выборе кандидатов?
Не сказать, что на все 100 процентов, но в значительной мере. Конечно, мы обсуждали с президентом кандидатуры, предложенные мной, почему этот человек больше всего подходит на ту или иную должность. Но чтобы я кого-то категорически не хотел, а президент настаивал — поначалу такого не было.