Оттого что вы жили в Солнцеве, под Москвой, никогда не возникало комплексов? В то время не было такого социального расслоения, такого разрыва в уровне жизни между теми, кто внутри Садового кольца, и теми, кто за МКАДом, но все же… Не было ли ощущения, что вы — «второй сорт» по сравнению с ребятами, которые жили, к примеру, на том же Кутузовском проспекте?
Даже в голову не приходило ничего подобного! И в центр Москвы мы ездили часто — в кино, в театр, в музеи. Напротив, мы гордились своими преимуществами: жили ведь практически в лесу, почти как на даче, воздух великолепный, природа. Зимой на лыжах гоняли, у меня второй взрослый был.
Уж больно правильным вы росли юношей. Неужели совсем не зажигали? Не курили, не пили?
Да бросьте — я рос нормальным парнем. Все было: девушки, вино, сигареты. Случалось, и водку пили, правда, не напивались. Как-то не принято это у нас было.
Курить я начал рано, курил много, иногда выходило по две пачки в день, а бросил совсем недавно, когда уже был премьером. Понял вдруг, что привычка стала в тягость. Первые месяца два было тяжело, а потом — все, как отрезало. Но если бы я не курил в молодости, глядишь, вся жизнь по-другому бы сложилась…
Эту историю я вам потом расскажу.
Хорошо. Тогда сейчас про армию.
Аты-баты, шли солдаты
Должен честно признаться: во времена моего школьного детства, в начале 70-х, когда армейская служба из сугубой абстракции с каждым новым месяцем неумолимо превращалась в суровую реальность завтрашнего дня, у большинства сверстников моего круга — и я тут не исключение — эта перспектива вызывала панический ужас. Именно в те годы в армии стала стремительно распространяться страшная зараза под названием «дедовщина». Москва полнилась слухами о том, как старослужащие («деды», «дембели») издеваются над новобранцами, заставляют себе прислуживать, самым изощренным образом унижают и даже бьют смертным боем. Молва гласила, что хуже всего приходится изнеженным отпрыскам столичных интеллигентских семей. «Деды», как утверждалось, больше всего любят выбирать своими жертвами вчерашних отличников, пай-мальчиков, неуклюжих книгочеев, неспортивных маменькиных сынков.
Один мой знакомый, типичный недобитый интеллигент, которому не удалось избежать солдатчины, почему-то больше всего боялся, что «дембели» заставят его пить одеколон. И перед уходом в армию (только представьте себе!) специально учился глотать «Шипр» Потом со смехом рассказывал, что его вкус отведал в жизни только раз: во время тех самых «тренировок»
Но тогда было не до смеха. Страшные слухи о дедовщине подтверждались теми, кто приходил из армии. Мой двоюродный брат, вернувшись домой, был афористичен: «Армия, конечно, школа жизни, но оканчивать ее лучше заочно».
Страх перед армией мастерски использовали в своих целях родители и учителя. Одним были нужны высокие показатели успеваемости, другим — чтобы их сыновья поступили в престижные вузы. Для этого нужно было усидчиво готовиться, неделями не вставая из-за стола. Ведь на иных факультетах МГУ, в МГИМО, Инязе, в Физтехе конкурс был так высок, что все экзамены надо было сдавать на одни пятерки. «Смотри, доразвлекаешься, попадешь в армию!» — эти слова слышал, наверное, каждый десятиклассник, как только пытался улизнуть в кино или просто погулять.
Хоть я и поступил в институт, армия меня не миновала: не успел я окончить Институт стран Азии и Африки при МГУ, как очутился молоденьким лейтенантом в Афганистане. Прослужил там военным переводчиком два года, буквально день в день. Солдатскую лямку тянуть мне не пришлось, зато попал я на войну — неизвестно, что лучше.
Будущему премьеру Касьянову пришлось отслужить срочную службу.
Михаил Михайлович, вы же после школы поступили на дневное в МАДИ. Как потом в армию-то загремели?
Ну, это самая обычная история. Когда в 1975 году я учился на втором курсе в МАДИ, умер мой отец. Стало не хватать денег — у отца была хорошая пенсия, 132 рубля, самая большая по тем временам для обычного гражданского человека. Пришлось перевестись на вечернее отделение института и пойти работать. Я стал старшим мужчиной в семье.
Смерть отца стала для меня тяжелейшей утратой. Мне ведь было только 18 лет, и все казалось таким простым и ярким. Я даже не замечал той могучей опоры, которая держала мою жизнь. И вдруг я понял, что больше не на кого положиться. И мать заболела сразу после смерти отца.
Я недавно услышал совершенно пронзительную фразу: «Я родился после смерти отца». Точно могу сказать — это обо мне. Из студента-разгильдяя, любящего попить пивка, прогулять лекцию, вдруг стал «прорастать» совершенно другой человек. Тогда я стал вспоминать все наставления отца. Его слова, которые я ранее с беспечностью пропускал мимо ушей, начали наполняться каким-то новым смыслом.
А где вы работали, когда перевелись на «вечерку»?
Пошел на обычную стройку простым бетонщиком. Я учился на дорожно-строительном факультете, так что работа была почти по специальности. Да и платили неплохо. Дальше все автоматом: отсрочка от службы предоставлялась только тем, кто учился на дневном, поэтому через четыре месяца — повестка. Короче, забрали меня весной 1976 года.
Правда, служба была не совсем обычная, поскольку полтора года из двух я провел в Москве. Сначала полгода — в сержантской «учебке» во Владимирской области, в Коврове…
Почти москвич и служит в Москве? Тут же без протекции не обойтись.
Весь мой блат состоял в том, что я окончил «учебку» с отличием, получил даже не обычные две лычки, а сразу три. Из рядового дорос сразу до сержанта.
В какие войска вас направили?
В военную комендатуру Москвы, где есть подразделения, выполняющие разного рода обязанности, связанные с участием армии в жизни города. В том числе и рота почетного караула. Не путать с Кремлевским полком, где тоже была своя рота почетного караула, она обслуживала только «пост номер один» — у Мавзолея Ленина.
Мы же все больше ездили на всякие торжественные мероприятия, где нужен военный церемониал, вынос знамен, отдание воинских почестей и так далее. Изредка, обычно на подмену, ездили в правительственный аэропорт Внуково. Еще ходили в военные патрули по Москве, проверяли документы. Хоть моя семья жила совсем рядом, но за полтора года я был, наверное, в увольнении всего раза четыре или пять. Вообще, служба была напряженная.
«Дедовщину» на себе испытали?
Минимально. Те безобразия, которые сегодня творятся в армии, в те времена были немыслимы. Другое дело, что пару раз мне пришлось вести себя жестко, давать отпор. Но ведь в армии иначе нельзя.
Давайте я угадаю. Вот вы, молодой сержант после «учебки» прибыли в часть. А там командуют не сержанты, а старослужащие. И они вас ни во что не ставят.
Дело было так. Однажды, будучи дежурным по роте, я повел солдат на обед. В столовой, как и положено, отдал команду: «Рота, сесть!» И затем: «Приступить к приему пищи».
Так и сказали?
А как еще я мог изъясняться? Только языком устава. Так вот, я заметил, что старослужащие еще до команды быстренько сели и уже едят. Тогда я отдаю приказ: «Рота, прекратить прием пищи. Рота, встать!» В ответ мне в голову полетела железная тарелка с маслом.
Роту я все-таки поднял. Вывел из столовой, вновь завел. И бойцы приступили к еде строго по уставу, только после моей команды.
А вечером в каптерке сержанта Касьянова избили старослужащие.
Я бы так сказал: адекватно взаимодействовали. Их было трое. Словом, я понял, куда попал. Но и они в тот вечер поняли, кто у них сержант. Таких случаев было несколько. Отец учил меня в жизни «не приседать», армия с ее жестким регламентом приучила меня не приспосабливаться, а защищаться.