И за два часа полета поняли, что это судьба?
Точнее сказать, что-то екнуло. Тем более что мы вместе провели тогда гораздо больше времени. Нас вдруг высадили из самолета, объявив, что рейс откладывается. Всю ночь продержали в аэропорту. Жара неимоверная, кругом сотни людей, воды нет, и самое главное — денег тоже. Естественно, все в отпуске потратили. Но мы все равно очень весело провели время. Много чего не было при социализме, но ведь люди были хорошие. У кого-то оказалась бутылка вина, у кого-то помидоры, у кого-то фрукты. Все перезнакомились, в Москву уже улетали большой и дружной компанией. В полете кто-то кому-то взаймы давал, обменивались телефонами.
Стало быть, вернулись в Москву, и у вас начался роман?
— А вот и нет, — вступает в разговор Ирина. — Прилетели в Москву и разбежались. Только через полгода, зимой уже, когда я ехала домой вечером из института, опять случайно встретились в метро. Тогда Михаил меня в кино пригласил. И с тех пор уже все, мы не расстаемся.
А свадьбу когда сыграли?
Через полтора года, в августе 1984-го. Потом родилась Наташа.
У вас очень большая разница между двумя дочками — 20 лет!
Да, у Наташи уже у самой две дочки — Соня и Маша. А нашей младшей Сашеньке в марте исполнилось 4 года. Получилось, что тетя всего на пару лет старше своих племянниц.
Ирина Борисовна, вы смелая женщина! Как вы решились в таком возрасте на второго ребенка?
Но тут ответ перехватывает Михаил Касьянов:
— Мы давно хотели, но никак решиться не могли. Договорились: как только я уйду в отставку — займемся собой наконец. Когда это случилось, возникло такое радостное чувство свободы, предвкушение, что заживем в свое удовольствие.
— На три дня улетели вдвоем в Рим, — рассказывает Ирина. — Пешком обошли весь город, музеи, дворцы. Там и решили уже окончательно, если получится, родим еще одного ребенка.
Но эйфория продолжалась недолго: осенью случился Беслан. Мы всей семьей не отрывались от телевизора, со слезами переживали эту драму.
— Состояние было шоковое, после этого я многое переосмыслил. Вскоре созрело решение вернуться в политику. Но это я уже на 20 лет вперед забегаю…
А тогда, в 80-х, у Михаила Касьянова все на службе складывалось отлично, он был на хорошем счету. В КПСС, наверное, вступил.
А как без партии можно было в те годы продвигаться по службе? Вступил в НИИ Госстроя еще, а в Госплане со временем стал секретарем парторганизации отдела. Ячейка была — человек пятьдесят.
А где вы английский так хорошо выучили?
Поскольку для работы мне необходим был английский, а ни в школе, ни в институте я его толком не выучил, то попросился у начальства на учебу. Меня направили на языковые курсы при Министерстве внешней торговли СССР…
Тогда это было знаменитое учебное заведение! Там собрались прекрасные преподаватели, не хуже, чем в МГИМО или Инязе. Меня самого к вступительным экзаменам в МГУ натаскивал педагог с этих курсов.
Три года ходил на занятия. Причем без отрыва от производства.
Полагаю, что вам не только языка, но и финансово-экономического образования стало не хватать?
И тогда я опять уговорил начальство, чтобы меня направили еще и на другие курсы — Высшие экономические курсы при Госплане СССР. Тоже три года по нескольку раз в неделю учился.
Женитьба, рождение дочери, новая учеба, первая собственная квартира, первые карьерные успехи, первые поездки за границу, первые хорошие заработки, наконец, первая своя машина — все это в вашей жизни случилось в середине — конце 80-х, в эпоху горбачевской перестройки и гласности. Блистательную советскую карьеру оборвал август 1991 года?
Да. Поэтому 19 августа запомнилось до мелочей. Я в тот день собрался ехать на станцию техобслуживания — пора было делать очередное ТО моей «Ниве». Помните, наверное, какая это была головная боль в те времена? Заранее взял на работе отгул, встал ни свет ни заря. Чтобы не разбудить жену с дочкой, не включаю ни радио, ни телевизора. Потихоньку сижу на кухне, пью кофе. Вдруг звонит мама: «Ты что, телевизор не смотришь? Включай скорей!» Я включаю, там — мрачные дикторы читают указы ГКЧП. Я посмотрел на все это, подумал-подумал и решил — не до автосервиса сегодня. Переоделся в костюм с галстуком и поехал на работу в Госплан. Выехал из дома, а по шоссе в сторону центра Москвы идут танки и БТРы. Жму на клавиши радиоприемника: все радиостанции отключены. Только «Эхо Москвы» работало, и то его периодически вырубали из эфира.
Многие еще «Свободу» слушали, ее уже тогда не глушили. У меня в те дни жена с сыном были за границей, собирались уже возвращаться из отпуска, а тут — ГКЧП. Жена купила маленький радиоприемник и повсюду ходила с ним, прижав к уху. Слушала по «Свободе» что ее дома ждет. В Москве на улицах мне тоже встречались такие «радиолюбители».
Но, извините, я вас прервал. Итак, приезжаете вы в Госплан…
…А там, конечно, никто не работает. Все только и делали, что следили, как развиваются события, обсуждали, когда и чем все это кончится. Поначалу никто ничего толком не мог понять — ведь по телевизору было сплошное «Лебединое озеро» Но постепенно мы узнали, что руководство России во главе с Ельциным отказывается подчиниться ГКЧП, объявило их вне закона.
Два Госплана тоже раскололись. Наш, российский, подчинялся Ельцину, он был наш республиканский президент. У многих моих сотрудников симпатии были на его стороне. А наши коллеги из союзного Госплана, наоборот, больше симпатизировали ГКЧП.
Не буду врать: до этого активистом демократического движения я не был, из КПСС демонстративно не выходил, баррикады у Белого дома не строил. Но в те дни уже не мог сидеть сложа руки — стал по факсу рассылать, куда только можно, копии указов Ельцина.
А на третий день все кончилось: войска вернулись в казармы, путч провалился, власть КПСС рухнула окончательно.
На меня это произвело колоссальное впечатление: я не предполагал, что люди, не согласные с тем, что им пытаются что-то навязать, могут выйти на улицу и так круто изменить ход истории. По сути, общественное мнение изменило общественный строй в стране. Это перевернуло всего меня. Я, как большинство граждан, считал, что Советский Союз незыблем, что никто и никогда не сможет его разрушить. Как примерный бюрократ уже на высокой должности, думал, что Госплан, этот ленинский орган, будет жить всегда и во все времена. А тут все рухнуло за три дня!
Ну, а как складывалась ваша карьера после того, как СССР прекратил свое существование, а в России начались гайдаровские реформы?
В новой структуре правительства России никакого Госплана уже не было. Я вместе с некоторыми его сотрудниками был переведен в штат Министерства экономики, где работал под началом Андрея Нечаева. В 1993 году, когда новым министром финансов был назначен Борис Федоров, в Минфине был создан департамент иностранных кредитов и внешнего долга. Искали человека на должность руководителя этого департамента, причем обязательно с хорошим знанием иностранного языка. Я оказался в списке десяти кандидатов. Федоров пригласил меня на беседу первым, мы проговорили час. После этого он уже не стал встречаться с остальными, решив взять меня.
Через год я был уже членом коллегии Минфина, а в 1995-м был назначен заместителем министра.
В Минфине вы были на острие решения задачи номер один: где взять деньги, чтобы финансировать бюджет. Тогда эту проблему можно было решить только за счет кредитов или отсрочки выплаты долгов. Попытайтесь просто, на пальцах, обрисовать масштабы бедствия.