В этот момент от свиты, всё ещё выходящей из дверей, отделяется человек в дорогом костюме. Он приближается к Дочке и хмуро спрашивает:
— Светлана, всё нормально?
Девушка от неожиданности роняет плакат, и его несёт куда-то тёплым ветром из автоматических дверей.
— Деньги нужны? — человек достаёт бумажник и вынимает пачку долларов.
Девушка покрывается красноватыми пятнами, только теперь ощутив себя голой. Она задыхается:
— Что… что ты здесь делаешь, па-папа?
— Работаю я, Светлана. Работаю. Ты, я так понимаю, тоже. В общем, маме позвони — три месяца тебя не слышно.
Человек поворачивается и идёт к выходу. Дочка прикрывается тонкими руками от камер, которые придвигаются всё ближе, — ещё пара минут, и они объективами присосутся к её коже. Она скрестила ноги, прижала между ними узкие зеленоватые купюры, и они дрожат в её руке, как дорогой цветок.
Человек возвращается. Снимает дорогой пиджак и набрасывает Дочке на плечи. Под неожиданной тяжестью девушка падает вперёд, и человек обнимает её, скрывает её голову среди своих рук. Лицо её теряется где-то в складках голубой рубашки.
— Ничего, ничего, Светлана. Прорвёмся, — тихо говорит ей человек, а за его спиной щёлкают фотокамеры.
Первый, пока ещё неуверенный голос прорывается через механическую трескотню:
— Генерал, а что вы делали в Сомали?