Мне выделяют железную койку в коридоре, на самом проходе. Я мысленно возмущаюсь - разве так лечат по 'высшему разряду'? Головань помогает мне занять характерную для астматика сидячую позу, и с чувством выполненного долга уходит, пожелав удачи. Докторица, которой он меня передал, вызывает медсестру. Вдвоем они шустро ставят мне капельницу. Я хочу улучшить момент и спросить, где находится Панкова, но их вызывают к действительно больному человеку.
Коридор хорошо просматривается, по нему постоянно кто-то ходит, и я оказываюсь в тупиковой ситуации. Вот так, просто встать и пойти искать Настю, не получится. Головань у нее лично не был, лишь приблизительно сказал, где она лежит. Но разве мне позволят беспрепятственно шататься по женским палатам? Да и узнаю ли я, в коматозной больной, Настю? Разве что, кто пальцем покажет!
Я озираюсь в надежде, что в голову придет толковая мысль, однако она не появляется. К тому же от лекарств становится томно. А учитывая, что ночь была не из легких, я вдруг понимаю, что сейчас засну, и как минимум, до вечера. И без того слабое, стремление бороться с обстоятельствами пропадает. Появляются воспоминания о Валентине, которая вкусно готовит.
Дрема отступает, как только ко мне подходит медсестра и вытаскивает иглу из вены. Я вижу, что возле нее крутится техничка Марина. Меня с ней познакомил Коля, когда я захотел принять ванну в больнице. Встретить техничку здесь - огромное везение! Даже не верится, что такое возможно!
- Марина, Марина! - тихо зову я, как только медсестра отправляется восвояси, - ты меня помнишь? Я в райцентре лежал!
Марина близоруко рассматривает мое лицо. По ней заметно, что не узнала. Однако она говорит:
- Узнаю! А это, что надо?
- А ты как в Обнинске? - интересуюсь я.
- А я, это, днем здесь, ночью на пол - ставки в райцентре! Говори, что надо! Я, это, занята!
- Панкова где лежит? - спрашиваю я.
- В пятой палате. Я, это, ухаживаю! - говорит она и застенчиво сморкается в платочек.
Я использую все обаяние, что у меня имеется, и через несколько минут техничка подводит меня к кровати, на которой лежит Настя. Кроме нее, в палате еще три женщины. Они на одно лицо, бледные, исхудалые, неподвижные. Понятно, почему здесь так удивлялись, когда меня привезли: на их обычного ' клиента' я не похож. Я стучу костяшками пальцев по тумбочке, у Настиной головы.
- Это, сильнее! А, без толку! - говорит, махнув рукой, Марина.
- Настя, Настя! - зову я, стараясь быть ласковее. Я уже Панкову и ненавидел, и проклинал, а теперь, видя, что с ней стало, жалею. Но она продолжает лежать неподвижно. Я понимаю, что контакт, на который я надеялся, не состоится.
На тумбочке стоит ваза с сухими цветами и фотография в рамке. Я беру в руки фотографию. Возле свежесрубленной избы стоят трое: Варвара, Коля, Настя. Молодые, красивые, счастливые, вся жизнь впереди. Сколько лет тому назад это было? Полюбовавшись ими, я ставлю фото обратно и тяжело вздыхаю. Что мне еще остается? Обыскать избу Насти? Возможно, найду, если не столь желаемую всеми вещь, то хотя бы намек, где ее дальше искать!.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ.
Мне кажется, что скрываться больше не имеет смысла, и я иду мимо дежурной медсестры в несвойственном астматикам темпе. Медсестра провожает меня удивленным взглядом и хватается за телефонную трубку. Поскольку мне везде мерещатся стукачи майора и шпионы прокурора, я сразу думаю, что Сашке следует поторопиться. А то 'воронок' майора заедет за мной раньше него.
Пожарная лестница находится там, где и говорил Головань. Но в такой мороз идея спускаться по ней попахивает самоубийством. Вторая загвоздка состоит в том, что ни Сашки, ни его машины, внизу, под лестницей, нет! Друга не было на работе? Колесо спустилось? Головань забыл позвонить? А, что угодно! Вечно я строю несбыточные планы!
Страшно нервничая, я неотрывно смотрю в окно, на больничный двор. И вскоре вижу, что к приемному покою подъезжает 'Волга' с синей мигалкой на крыше. Я, как могу, успокаиваю себя, что это не за мной. Однако из машины выходят до жути знакомые персонажи: Павел, затем прокурор Сергей Николаевич, за ними Евгения. У прокурора туго перевязана голова, он еле идет. Павел старательно поддерживает его на ходу. Евгения, проводив сослуживцев до входа, возвращается к 'Волге', и курит, стоя ко мне спиной.
Я начинаю мучиться вопросами - зачем прокурорская банда сюда пожаловала? Лечить прокурора или меня арестовывать? Подождать развития событий, или немедленно покинуть здание? Я приоткрываю окно и с опаской смотрю на ржавую, покрытую наледью, лестницу. Тут мимо прокурорской машины проезжает, едва не поцарапав, ободранный пикап 'Москвич', в народе обидно именуемый 'каблуком'. Он обдает Евгению облаком вонючего дыма из выхлопной трубы. Она кричит ему что-то вдогонку и показывает оттопыренный средний палец. 'Каблук', чихнув двигателем, глохнет под моим окном. Евгения смеется так, словно это она навела на 'Москвич' порчу.