- Валька, чайник поставь! И сало тащи! - громко командует Евгения, садясь за стол. Майор седлает стул спинкой между ног, Павел остается стоять возле двери, сержант занимает позицию возле окна.
Евгения берет кусочек сала, но вместо того, чтобы кушать, вертит поясной ремень, чтобы кобура с пистолетом бросалась всем в глаза. Майор, наоборот, снимает все, что можно.
- Устал я чего-то, - говорит он, ни к кому конкретно не обращаясь.
Евгения спрашивает его:
- Ладно, что дальше делать будем?
Майор, не отвечая ей, жует, но заметно, что он, в отличие от остальных, при этом думает. Евгения, в которой энергия так и бушует, обращает свой взор ко мне:
- А ты чего разлегся? Вставай, чаю с нами попей!
- Ему плохо, тошнит! - как о ребенке, жалостливо говорит Валя, - подсунули портвейн 'левый', отравился!
Я смотрю на присутствующих и вижу, что они так и норовят перевернуться к верху ногами. Мне становится обидно от их намерений, и я хочу вновь попросить у Вали тазик, однако сдерживаюсь.
- Хорошо! - деловито произносит майор, - в ресторане было что-либо подозрительное? Не курящие гашиш лица кавказской национальности? непьющие славяне? женщины, активно домогающиеся скучного героя телефонных будней?
- Нет, - отвечает Валя, хлопоча по хозяйству, - не было.
Я провожаю взглядом ее порхания, и неожиданно, хихикнув, говорю:
- А у Вали ребенок будет!
Майор престает жевать. Пристально глядя на меня, он спрашивает:
- Россланов, отвечайте четко, вы заметили необычное?
- Валька врет! Меня тошнит не после портвейна, а от нее! - я по-птичьи вытягиваю вперед голову и делаю махи руками. Мне кажется, что у меня есть крылья, и я смогу улететь отсюда. Мое поведение наводит майора на определённые мысли. Он говорит, хищно скалясь:
- Товарищи, надо готовиться, мы своего добились, у нас будут гости!
Его слова вызывают у меня странную реакцию: я смеюсь и плачу одновременно. В таком состоянии дальнейшие события мною не воспринимаются, как происходящие в реальности. Мне кажется, что все, жужжа, как пчелы, куда-то исчезают. В одиночестве я провожу час, на протяжении которого приятное блаженство сменяется ужасной тошнотой. Потом появляется Евгения. Она выключает свет и ложится со мною, держа пистолет в руке. Я не упускаю удобного момента и слезливо спрашиваю, не подаст ли она тазик? Евгения отвечает, что нужно терпеть, поскольку на секретной операции блевать не разрешается. А сама стучит зубами от страха и норовит сделать со мною то, от чего у Вали появился ребенок. Настойчивым попыткам Евгении мешает условный стук в стену, после которого она снимает пистолет с предохранителя. Почти сразу через щель под дверью к нам проникает едкий дым от дымовой шашки. У меня сразу случается приступ, и зазвучавшие в здании выстрелы отходят на второй план. Я прихожу в себя только тогда, когда меня доставляют в больницу, к врачу Голованю, и укладывают на койку 'постоянного клиента'..
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ.
Через две недели я сижу за празднично накрытым столом, на помолвке. Жених - я, невеста, естественно, Валентина. В роли моего будущего свидетеля выступает Павел, по правую руку у Валентины, изображая ее близкую подругу, сидит Евгения. Празднество происходит в большой деревенской избе, у родителей Валентины. Гостей много.
Слово представляется Юрию Петровичу. Он произносит коротенькую речь, в конце которой от лица профкома и районной администрации вручает мне договор на однокомнатную квартиру в жилищном кооперативе. Графа, где прописывается имя собственника, пуста. Я не успеваю рассмотреть общую площадь: документ отбирает мать Валентины, крупная, полная сил крестьянка. Она кладет его в особую шкатулку, где будет лежать и брачное свидетельство, которое мы получим уже скоро.
Гости хлопают в ладоши и пьют за благоденствие молодых. Слово берет Саша. Он выражает особое удовольствие тем, что мы будем соседями. Лена с сияющим лицом дарит набор вещей для новорожденного, синего цвета.
- Я почему-то уверенна, что у вас будет мальчик! - говорит она.
- А мне баба Маня нагадала девочку! Сперва нянька, потом лялька! И не уговаривайте, я настроилась! - в шутливой форме протестует Валентина.
Гости дружно смеются, хлопают, кричат 'горько'. По причине моего дурного настроения мы целуемся целомудренно. Причем Евгения следит, чтобы недолго.
Далее выступает Варвара. Она говорит, что, несмотря на непродолжительное знакомство, она успела понять, что человек я хороший, потому как непьющий. Дарит еще Колиного производства детскую кроватку, которую ее родственник из Средней Азии, вместе с отцом Валентины, крепким с виду алкоголиком, проносят мимо меня в дальнюю комнату.