Вдруг я заметил, что даже не снял сапог. И тогда зазвонили. Один раз, второй. Кто-то рвался в квартиру.
— Ложись рядом, — шепнула Светка.
Кто-то наяривал в звонок.
— Погаси свет, — приказала шепотом.
Я схватился за лампочку — была как включенный утюг.
— Ну и черт с ней! — сказала Светка. — Тебе плохо было?
Я промычал ей в плечо какую-то ложь. Я уже понял, что пропал, что мне конец. Но пока это чувство задвигал подальше, подальше, так далеко, что мне снова захотелось спрятаться в Светке, укрыться в Светке, потеряться в ней.
— Валерка, ты что? — удивилась она.
А мне хотелось в ней скрыться, чтоб не было меня, чтоб не нашли. Искали бы и не нашли. Я был все еще легкий, а она была огромная, рыхлая, с тем же запахом выстиранного белья и мыла. Сердце у меня стучало, било прямо по ребрам, никаких сил сдержать его не было — и в это время где-то далеко щелкнул замок, кто-то зашаркал по полу, а следом кто-то застучал каблуками. Сначала забарабанили в какую-то дальнюю дверь, а потом застучали каблуки — сердце у меня билось, билось, я еле успел привести себя в порядок, когда забарабанили в нашу. Властно, как, наверно, стучали в нее позавчера ночью, когда брали Козлова. Я был все еще пьяный, но уже понял, что это Марго и, не взглянув на Светку, откинул крючок на дверях. И там действительно стояла Ритка.
— А-а-а! — завыла она, как сирена, стрельнула глазами по Светкиным голым коленям и кинулась прочь, а я за ней, по длинному коридору, где никогда не бывал. Но она уже дернула рычажок английского замка и вылетела на площадку.
— Рита! — схватил я ее за руку, но она вырвалась и правой неловко размахнулась мне по лицу.
— Вот тебе! Вот! Вот, гадина… — Лупила она меня кулаком, но не очень больно или я боли не чувствовал. — Мало тебе вчера было?! Ах ты, жидовское молоко! Да, жидовское, жидовское! — Заблестела она своими большими, навыкате, глазами и кинулась по лестнице вниз.
Я не побежал следом.
— Прости, Валерка, — сказала Полякова. Она тихо вышла из дверей.
— Ладно, — отмахнулся я. Мне теперь и вправду было все равно. Я стал совсем трезвый. Пьянь ушла, как боль из зубного дупла, когда туда затолкаешь аспирин.
— Мне не хотелось тебе плохого, — сказала Светка. — Я не думала, что у вас так.
— Ничего, — сказал я. Теперь мне уже было ясно, что делать.
— Мне совсем не хотелось тебе мешать, — сказала Светка. — Я не такая.
— Ничего, — снова сказал я.
Хмель кончился. Он словно высох, как пот на лице, под мышками и на лопатках. Я стоял абсолютно трезвый. Все было видно далеко вперед, как холодным осенним утром.
— Прощай, Света! — помахал я ей с нижней площадки.
Сержант, шофер «опель-кадета», уперся и ни в какую не хотел везти. Я его не останавливал — он меня сам окликнул: не знал, как проехать. Вот тогда мне пришла идея доехать до дому, чтобы быстрей все кончить. Чтобы времени на передумать не осталось.
Я вытащил два червонца, а он не соглашался. Я добавил еще красную, а он стал ругаться, зачем соблазняю, у него времени нет. Мне было все равно. Я бы вообще все деньги отдал. На что они мне теперь.
— Ремень хоть застегни, — сказал сержант, распахивая дверцу. Оказывается, у меня конец ремня и пряжка порознь болтались.
— Спасибо, — сказал я, вытащил ремень из гольфов, свернул и сунул в карман.
— Напился? — спросил сержант.
Я кивнул. Некогда было с ним разговаривать. Я хотел дома все это сделать сразу, не раздумывая. Даже записок не писать, и теперь со всеми прощался, кого помнил. А чего писать? Просить прощения у Козлова? Так он его не услышит! Да и как объяснить: не хотел, мол, со Светланкой… а получилось… Нечего было объяснять. Без того все ясно. Я прощался с другими. Теперь знал, что не струшу. Ничего уж такого не осталось, ради чего стоило бояться. Прятаться не для чего было и бежать было некуда. Я ведь понимал: от себя не спрячешься, да и всюду жизнь одна. Даже в ауле. Всюду одинаково, и, если жить хочешь, сиди на месте. А мне уже не хотелось.
Голова работала четко, как спидометр. Каждый квартал, каждый дом отмечался. Вот Могэс, Лубянка (наверно, там Козлов), Лубянский пассаж, Центральные бани, Малый театр, Большой, СНК, Американское посольство, университет, поворот на Герцена, зоомузей, на той стороне — консерватория. Никитские ворота. Дальше «кадет» набрал скорость — зоопарк, аптека, Пресненская застава и половина нашей Ваганьковки. Старик сидел у проходной на лавочке. Что он, вечный, что ли?