— Знаешь, я подумал этой ночью… Я же не цепляюсь за жизнь. Я всё испытал, всё попробовал. Воевал. Был счастлив. Любил. И был любим. Бог дал мне в пределе земном всё земное, многие завидовали мне. Сегодня я пресыщен и утомлён, чего мне ещё желать, Грациано? Умри я завтра…
Песте нервно поднялся. Он не любил, когда Франческо Мария заговаривал о смерти. Сам шут был обеспокоен последними событиями: яд неприемлем для тех, кто носил оружие, отравление противоречило рыцарской этике, но Чума знал, что люди чести при дворе редки. Они предпочитали жизнь в уединении, а не отправлялись на ловлю милостей к герцогскому двору. Чума доверял лишь Портофино, видя в нём истинного святого, и — куда меньше — казначею Дамиано Тронти и д'Альвелле, — просто потому, что их верность хорошо оплачивалась. На честь же весьма многих при дворе он и сольдо не поставил бы.
Неприятные размышления шута были прерваны словами Дона Франческо Марии, который поморщился, вспомнив о предстоящем на следующей неделе.
— А тут ещё и мантуанцы нагрянут. Не ко времени, да что поделаешь?
Да, в предпоследнюю майскую пятницу, через неделю, ожидались гости — родственники из Мантуи. Визит Федерико Мантуанского был оговорён давно, и отменять его герцог не хотел, ибо не любил расписываться в собственном бессилии.
— Ладно, это всё зола, — продолжил герцог. — Ты свободен этим вечером. Я отдохну у д'Альвеллы. Найди его и пришли ко мне. — Песте опустил глаза. Он знал, что Дон Франческо Мария часто тешился объятиями молоденьких простолюдинок, коих поставлял ему д'Альвелла. Песте считал это грехом, но строгость наших судов всегда обратно пропорциональна силе нашей любви, Чума же по-своему любил своего господина. Он знал, что у герцога не было официальной метрессы, он не делал из благородных дам и девиц блудниц, празднуя свои маленькие оргии втайне от всех, в обществе самых доверенных друзей, Дамиано и Тристано. Герцог чтил приличия, что в эту разнузданную эпоху делали немногие.
Чума отправился на поиски Тристано д'Альвеллы и нашёл его в компании придворных в Восточном зале. Начальник тайной службы выяснял что-то у приближенных герцогини, в числе которых была статс-дама герцогини донна Черубина Верджилези. Песте окликнул подеста, а донна Черубина, увидев его, громко прошипела:
— А этот невежа даже не приветствует дам! Вы всё ещё не научились хорошим манерам, синьор клоун? Нашим придворным не мешало бы поучить вас галантности!
Статс-дама ненавидела шута. И было за что. При дворе постоянно вращались юные красотки, сеющие в сердцах придворных смуту и соблазн, были и те, на ком неизменно останавливался похотливый взгляд дворцовых сластолюбцев: фрейлина Джулиана Тибо и жена главного шталмейстера Диана Манзоли, а также молодые подруги-вдовицы Франческа Бартолини и Черубина Верджилези, статс-дамы герцогини. Однако если первые были опытными куртизанками, то Черубина и Франческа — потаскушками-бессребреницами. Последнее обстоятельство привлекало к ним рой поклонников, что сами статс-дамы приписывали своим несомненным женским достоинствам. Их головы были забиты рыцарскими романами и галантными похождениями пылких красавиц Ариосто, кои они принимали за чистую монету. Однажды Чума зло прошёлся по поводу их придури, и герцог нашёл, что шут зарвался. Он с хохотом разрешил донне Черубине Верджилези и её подруге Франческе Бартолини отхлестать Песте за наглость. Фигляр послушно вытащил из сапога кнут и покорно обнажил спину, выразив готовность получить сотню ударов от всех статс-дам и фрейлин, потребовав лишь, чтобы первый удар ему нанесли главная распутница и самая большая дурочка двора. В итоге наглец несколько минут простоял полуголый под яростными взглядами дам, потом, кривляясь, под хохот придворных заявил герцогу, что замёрз ждать наказания. Донна никогда не могла простить этого шуту, нахал Песте же продолжал глумиться над донной Черубиной при каждой встрече, сделав её с подругой главной мишенью своих острот.
Песте положил ладонь на рукоять меча, вынув его на полфута из ножен, и придворные испуганно потеснились к окну. Желающих учить наглого шута учтивости не находилось. Чума ядовито усмехнулся, окинув стоявших презрительным взглядом, и насмешливо проронил:
— Александр Македонский, мадонна, замечал женщин только в том случае, когда у него не было других дел. Эти же господа обращают внимание на дела только в том случае, если не находится под рукой женщин, подходящих для блуда. Что же удивительного, что среди них так трудно найти Александра? Однако дела не ждут. Тристано, тебя зовёт герцог.